|
– Je ferai une guerre ? outrance! – гремел он, потрясая кулаками, – une guerre sans merci… oui, c’est ?a![86] – Однако какой ты строгий, Th?odore! – Нельзя, ma ch?re! вспомни, сколько времени они нас морочили! вспомни этих двух нигилисток, которых мы возили по городу! га! я никогда им не прощу этого! – Но они были миленькие, Th?odore! – Миленькие! Vous perdez la t?te, ma ch?re! Des gueuses! des p?troleuses! des filles sans foi ni loi![87] Девчонки, которые не признавали авторитетов, которые мне… мне… прямо в глаза говорили, что я порю дичь!.. Нет, дальнейшая слабость была бы уж преступлением! Миленькие! D’un seul coup elles vous demandent cent milles t?tes ? couper! Excusez du peu!*[88] И он метался из стороны в сторону, отыскивая хоть какой-нибудь факт, который дал бы ему повод приступить к расследованию корней и нитей. Но фактов не было. Никогда еще с таким рвением не снимали перед ним шляпы акцизные чиновники; никогда окружной суд не обнаруживал большей строгости относительно лиц, дозволявших себе взлом с заранее обдуманным намерением воспользоваться чужим пятаком; никогда земская управа с большею страстностью не приобретала для местной больницы новых умывальников и плевальниц, взамен таковых же, пришедших в ветхость. Все как бы сговорилось усердием и прилежанием радовать сердце опечаленного помпадура… Это было самое тяжелое время для Анны Григорьевны. Феденька ходил сумрачный и громко выражался, что он – жертва интриги. Дни проходили за днями; с каждым новым днем он с бо?льшим и бо?льшим усилием искал фактов и ничего не находил. – A la fin ?a devient monstrueux![89] – говорил он ей, – везде есть факты, даже Петька Толстолобое, Соломенный помпадур, – и тот нашел факт! И вдруг у одного меня – nenni![90]Кто ж этому поверит! Дошло до того, что он даже ее однажды упрекнул в тайном содействии интриге. Ее, которая… Ах! это была такая несправедливость, что она могла только заплакать в ответ на обвинение. Но и тут она не упрекнула его, а только усерднее стала молиться, прося у неба о ниспослании Феденьке фактов. И вот, в ту самую минуту, когда Феденька уже думал погибнуть, он прочел в газетах слово «борьба». Он понял. Он понял, что ему ничего не нужно понимать, что не нужно пи фактов, ни корней, ни нитей, что можно с пустыми руками, с одной доброй волей, начать дело нравственного возрождения Навозного, сопровождаемое борьбою ? grand spectacle[91], с истреблениями, разорениями, расточениями и другими принадлежностями возрождающей власти. Невольным образом мысль его обратилась к Анне Григорьевне, и тут только он сообразил, как хорошо, что она не сделалась Ментеноншей, как он когда-то настаивал, а осталась простою и скромною Лавальершей. — 137 —
|