– А что, ихняя справка готова? – обратился он к одному из чиновников. – Попков-второй! справка готова? – Нет-с еще, через полчаса допишу, – раздался из глубины комнаты робкий, дрожащий голос. – Снять с Попкова-второго сапоги! – совершенно равнодушно решил секретарь. – Через полчаса наведайтесь, все будет исполнено, – любезно прибавил он, обращаясь ко мне. – Однако вы довольно строго поступаете с своим однофамильцем, – сказал я, угрызаемый совестью, что из-за меня чиновник на целый день лишается свободы и лучшего ее украшения – сапогов. – Это мой родитель-с, – отвечал он, не моргнув ни одним глазом. Я долгое время смотрел на него, ничего не понимая, да и впоследствии, когда я уже очнулся, первая мысль, которая меня посетила, была довольно глупого свойства. «Отчего же он Попков-второй?» – подумал я, как будто этою арифметическою формальностью исчерпывался весь вопрос. – Отчего же он Попков-второй? – бессознательно повторил я вслух. – По старшинству-с; я старший Попков, он второй-с… с ними никак нельзя лаской поступать-с, – прибавил он, как бы угадывая, в чем именно заключалось мое недоумение. – Они постоянно этим малодушеством занимаются, так надо же их как-нибудь ограничивать! – Да вы уж хоть на этот раз простите папеньку-то! мне, право, совестно, что он из-за меня пострадал! – Нет-с, уж это позвольте-с. Первое, другим чиновникам может показаться обидным, что я родителю своему снисхождение делаю, а второе, в этом их же собственная польза состоит. Эти отношения так меня заинтересовали, что я решился заняться ими. В тот же день, вечером, я зашел к Попкову-старшему на дом и, по обыкновению, застал его за письменным столом, нагруженным и делами и бумагами. Повторяю: это был человек с направлением, жил чистенько и трудолюбием равнялся муравью. Воспитание он получил в местном канцелярском училище, следовательно, не только недостаточное, но, так сказать, глупое, и если, несмотря на это, сумел-таки «сделаться человеком», то этим был единственно обязан самому себе. Он это вполне сознавал и потому в обращении был даже несколько заносчив и вообще не любил ни с кем сближаться, как и большая часть людей, устроивших себя собственными силами. Ненависть к месту своего воспитания питал страшную и, конечно, не без основания полагал, что если б судьба не подрезала его жизни в самом корне, то он, по своим способностям и стойкости, мог бы пойти довольно далеко. – Что-с, справочку получили-с? – спросил он меня, предварительно усадив на диван. — 325 —
|