|
– C’?tait tout un r?ve de f?licit?![60] – вздохнула хозяйка, урожденная княжна Забиякина. – Жену, батюшка, до восторженного состояния довел! Картину, изображающую членов тверского большинства, над изголовьем у нее повесил! элегию в стихах к Унковскому имел честь посылать и получил от него в ответ собственноручное письмо! вот она какая обстановка-то у меня была! – Да, обстановка… – Да уж такая обстановка, что казалось, только сиди да деньги огребай, ан вышло совсем напротив! – Да-с, этот господин Унковский много нашего брата с сумой по миру пустил! – язвительно пискнул Коромыслов. – Сказывают также, что какой-то тут Ко?шелев много интриговал и что если б не они, так ничего бы этого не было*. – Ну вот-с, только напитавшись таким манером тверскими идеями, и говорю я жене: «Совестно мне, ma ch?re, с мужичков оброк брать; стану-ка я с ними жить, как с добрыми соседями!» А тут еще, как на грех, вопрос о сближении сословий подняли… – Ах, это была целая цепь ужаснейших обольщений! – вставила свое слово хозяйка. – И пошел я, сударь, на выкуп; всех крестьян сразу порешил… – Птицын не договорил, словно бы чем поперхнулся. – Так вы капитал-то и проживаете? – договорил я без церемонии. – Мы и проживаем, – повторил Птицын за мною. – Мы и плазываем! – отозвался, подпрыгивая, старший из детей Птицына, тот самый, который в честь Унковского назван был Алексеем. Водворилось молчание, то тягостное молчание, которое водворяется всегда, когда один из собеседников сознает себя съевшим гриб. – А ведь, я думаю, тоскливо-таки жить зимой в деревне? – спросил я, чтобы дать разговору другое направление. – Помилуйте, какая тоска! да у нас тут такое веселье, что никаких театров не надо! – Чем же вы занимаетесь? – А чем занимаемся – полемизируем, сударь, полемизируем! Я полемизирую с своим Ванькой, жена полемизирует с своей Машкой! И какие, я вам доложу, они нам предики и реприманды отчеканивают – просто загляденье! Я даже журналы выписывать перестал. – У меня на первых порах, как это объявили, так ни одной печки в доме целых два дня не топили! Хотел было к становому послать, так ведь никто не идет! – сказал Коромыслов и устремил взоры к небу. – Ирония, батюшка, какая-то в лицах появилась! словно вот так и хотят они прыснуть со смеху, на тебя глядя! – продолжал хозяин. – Зачем же вы обращаете на это внимание? – Нельзя не обращать-с. Поймите, что мы здесь точь-в-точь арестанты живем; выехать в город нельзя – не на что; общества – никакого; ни книг, ни журналов не выписываем: нет средств; занятий зимой – никаких, да и какие тут могут быть занятия, когда в результате выходит два рубля тридцать четыре с половиной копейки! Ну, вот и втягиваешься помаленьку, всматриваешься в выражение Ванькиных лиц, начинаешь полемизировать… — 210 —
|