|
В это время капитан Постукин пыхтит и делает такое движение плечом, как будто бы действительно выпирает им из трущобы карету.* – Сердечный народ был, любовный!* – А главное, то хорошо в старину было, что все это просто делалось! Угодил, финизерв какой-нибудь к обеду соорудил – рюмка водки тебе, а оплошал, таракана там, что ли, в суп пустил – ну, не прогневайся, друг! сейчас его au naturel[247] и марш на конюшню!* – И не роптали!* – Не только не роптали, а еще бога за господ молили! поильцами, кормильцами чествовали!* – Веселое было времечко! – Веселое! – Рыба-то, рыбица какая была! – И не говорите! Еще как теперь вижу, каких у меня карасей в пруде ловливали! Выволокут его, бывало, так даже весь мохом оброс, бестия! А уж о вкусе и не спрашивайте… млеет! – Вспоминать больно! – И весьма. Но вот мало-помалу в другом конце зала образуется иной кружок. В нем не слышится разговоров ни о рыбе, ни о «финзервах», но, взамен того, до слуха изумленных гостей долетают слова, вроде: «вменяемость», «подсудность», «гласное судопроизводство» и проч. Люди, составляющие этот кружок, суть те самые «хорошие» люди, которые служат предметом настоящего исследования. Завидевши их, люди старинного века умолкают и стараются поскорее пристроиться к карточным столам. – Интриганты пришли! ишь их привалило! – говорит Катышкин, уходя восвояси, и затем, в продолжение целого вечера, уже ничего не произносит, кроме «пас», «семь без козырей», или «Петр Иваныч опять-таки подсидел»… Между тем хорошие люди, засевши в противоположном углу, продолжают вести разумную беседу об устноеги, гласности и бескорыстии. Они держат себя гордо, выступают плавно и не давая притом никому дороги, а в отношении к хорошим людям старого покроя выказывают отменную строгость, и только в редких случаях, а именно когда у кого-нибудь из них уж слишком забавная наружность, то есть или нос вавилонами, или на руке, вместо пяти, шесть пальцев, позволяют себе относиться к нему с благодушием, напоминающим материнскую снисходительность. – У меня сегодня по палате крайне неприятный случай был! – восклицает некоторый молодой и совершенно поджарый председатель, – один из моих чиновников дозволил себе нарушение канцелярской тайны! – Тсс… сколько ведь раз их за это учили – и все как с гуся вода! что ж вы сделали? – Ну, разумеется, вон его! – Конечно, это наш долг – очищать воздух! – Однако, господа, – вступается прокурор, который весь погружен в свое звание истолкователя сомнений, – однако не будет ли это противно «гласности»? — 402 —
|