Том 3. Невинные рассказы. Сатиры в прозе

И тут-то именно выступают на сцену истинные глуповские приемы. Поговорим о приемах.

И в этом случае глуповец остается верен самому себе, и здесь он прежде всего памятует, что за клевету могут помять ему бока. Он знает, как это больно, и потому действует с осторожностью.

– Вы знакомы с мосье Шалимовым? – спрашивает петухову свояченицу курицын племянник.

– Еще бы! – отвечает петухова свояченица.

– Правда ли, что он…? – подвиливает курицын племянник, показывая рукою хапанца.

Петухова свояченица, которая за минуту перед тем даже не мечтала о возможности подобного вопроса, внезапно воспламеняется.

– Еще бы! да это весь Глупов знает! – восклицает она и как-то желчно при этом обдергивается.

По-видимому, это неосторожно; по-видимому, петухова свояченица рискует, что мосье Шалимов всенародно за это ее поцелует. Однако она не смущается. Не смущается она потому, во-первых, что у мосье Шалимова нет привычки целовать морвёзок*, а во-вторых, потому, что она ни на минуту не забывает, что живет в Глупове и что в этом любезном городе есть такое болото, которое в одну минуту засосет в себя какую угодно мерзость.

И действительно, вслед за курицыным племянником является к ней на выручку индейкин сын.

– А вы знаете, что курицын племянник рассказывал про мосье Шалимова? – спрашивает она его.

Индейкин сын разевает рот.

– Он говорит, что мосье Шалимов ужаснейший взяточник! – продолжает она и, в видах собственного своего ограждения, прибавляет: – Впрочем, это не может быть!

Но индейкин сын уже проглотил. Он берется за шляпу и спешит поделиться новостью с куликовой тещей, которая, в свою очередь, передает ее цаплину внуку, а цаплин внук сообщает сестрицам-чекушечкам.

– Слышали? слышали? – стонет болото.

– А слышали ли вы, какую намеднись наш чибис трепку мосье Шалимову задал? – ввязывается кукушкин сирота.

– Неужто?

– Лопни мои глаза!

– Да кто ж это видел?

– Да где ж это случилось?

– Ай да чибис!

– А я так наперед знал, что наше болото задаст себя знать! Ай да лихо!

Мосье Шалимов сидит в это время дома и, по своему обыкновению, скорбит о глуповцах. Он думает о том, какими средствами можно бы сделать из них умновцев, и до такой степени погружен в свои мечтания, что даже не замечает, что против него уже с полчаса, как очарованный, сидит индейкин сын и, очевидно, сгорает нетерпением нечто снаушничать. Натурально, мосье Шалимов, выслушав мерзость, прежде всего плюет, но потом размышляет и так, что не жирно ли будет, если курицыным детям будут даром проходить все их противоестественности. Расправа.