Но нет, даже здесь, даже в моем уединении, ты не оставляешь меня! Покуда я дописываю настоящую статью, из-за тонкой перегородки, отделяющей мою квартиру от соседней, долетают до моего слуха знакомые звуки. То беседуют два друга-публициста, и в разумной их беседе принимает участие и жена моего соседа. – А трезвость продолжает-таки делать успехи! – говорит гость, – еще несколько усилий, и победа за нами! – Ах, какой циркуляр насчет этого в Самаре вышел!* – восклицает моя соседка. – Н-да, нашему генералу такого не написать! – отзывается хозяин дома. – А в Саратове, напротив того, дикости какие-то делаются!* Представьте себе, там трезвых людей бунтовщиками называют! – Всякая плодотворная идея имеет своих мучеников! – говорит гость. – Нет, воля ваша, а со стороны саратовских властей это просто отсутствие всякого понятия о гражданской доблести. – Ах, Марья Ивановна! разве всякий в состоянии вместить в себе это понятие? – уныло спрашивает гость. – Конечно… однако ж, какое варварство! Разговор стихает; звуки стаканов и чашек мешают мне следить за продолжением его. Одна только фраза долетает до меня, и рука моя невольным образом передает ее печати: – А я сегодня читала «Морской сборник»!* – говорит жена соседа. – «Правительственные распоряжения» до такой степени увлекли меня, что я совершенно забылась! 1860 г . Клевета(Посвящается добрым моим приятелям)Что Глупов возрождается, украшается и совершенствуется, это, я полагаю, давно всем известно. Он не имел никаких понятий – явились понятия; он не имел страстей – явились страсти. Глупов задран за живое. Глуповцы спокойно жили доселе в своем горшке и унавоживали дно его. Когда-то какая-то рука бросила им в горшок кусок черного хлеба, и этого было достаточно для удовлетворения их неприхотливых потреб. Постепенно этот кусок сделался истинным палладиумом глуповского миросозерцания, глуповских надежд и глуповского величия. В нем одном находили для себя глуповцы источник жизни и силы; он один имел привилегию пробуждать от сна и вызывать к деятельности этих зодчих праздности, этих титанов тунеядства и чревоугодничества. Они суетились, бегали и ползали; они плевали друг другу в глаза, и в нос, и в рот (и тут же наскоро обтирались); они толкались и подставляли друг другу ногу… и все из-за того, чтоб стать поближе к лакомому куску, чтоб вырвать из него зубами как можно больше утучняющего вещества. Настало другое время; явилась другая рука. Стало казаться странным, что божий дар обгаживается самым непозволительным образом; возникли опасения, что при дальнейшем обгаживании божий дар может окончательно утратить свой первобытный образ; почувствовалась необходимость, чтоб та же рука, которая бросила приваду в горшок, взяла на себя труд и вынуть ее оттуда. Рука явилась и ошпарила глуповцев. — 354 —
|