|
– Семья, нечего бога гневить, большая; четверо нас братовей, сударь, да детки в закон еще не вышли… вот Петрунька один и вышел. – Тяжело, чай, расставаться-то? Иван с изумлением взглянул на меня, и я, не без внутренней досады, должен был сознаться, что сделанный мною вопрос совершенно праздный и ни к чему не ведущий. – Божья власть, сударь! – отвечал он и, обращаясь к старику, прибавил: – Обедать, что ли, сбирать, батюшка? – Вели сбирать, Иванушко, пора! чай, и свет скоро будет!.. Да за конями-то пошли, что ли? – Давно Васютку услал, приведут сейчас. Петруня между тем незаметно скрылся за дверь. Несмотря на то что изба была довольно просторная, воздух в ней, от множества собравшегося народа, был до того сперт, что непривычному трудно было дышать в нем. Кроме сыновей старого дедушки с их женами, тут находилось еще целое поколение подростков и малолетков, которые немилосердно возились и болтали, походя пичкая себя хлебом и сдобными лепешками. – Кто-то вот нас кормить на старости лет будет? – промолвила между тем хозяйка Ивана, по-прежнему стоя в углу и пригорюнившись. – Чай, братовья тоже есть, се?мья не маленькая! – отвечал дедушко, с трудом скрывая досаду. – Да, дожидайся, пока они накормят… чай, по тех пор их и видели, поколь ты жив. – Не дело, Марья, говоришь! – заметил второй брат Ивана. – Ее не переслушаешь! – отозвался третий брат. Окончания разговора я не дослушал, потому что не мог долее выносить этого спертого, насыщенного парами разных похлебок воздуха, и вышел в сенцы. Там было совершенно темно. Глухо доносились до меня и голоса ямщиков, суетившихся около повозки, и дребезжащее позвякивание колокольцов, накрепко привязанных к дуге, и еще какие-то смутные звуки, которые непременно услышишь на каждом крестьянском дворе, где хозяин живет мало-мальски запасливо. – Как же быть-то? – сказал неподалеку от меня милый и чрезвычайно мягкий женский голос. – Как быть! – повторил, по-видимому, совершенно бессознательно другой голос, который я скоро признал за голос Петруни. – Скоро, чай, и сряжаться станете? – снова начал женский голос после непродолжительного молчания. Петруня не промолвил ни слова и только вздохнул. – Портяночки-то у тебя теплые есть ли? – вновь заговорил женский голос. – Есть. – Ах, не близкая, чай, дорога! Снова наступило молчание, в продолжение которого я слышал только учащенные вздохи разговаривающих. – Уж и как тяжко-то мне, Петруня, кабы ты только знал! – сказал женский голос. — 103 —
|