|
Сижу я дома, а меня словно лихоманка ломает: то озноб, то жарынь всего прошибает; то зуб с зубом сомкнуть не могу, то весь так и горю горма. Целую ночь надо мной баба промаялась, ни-ни, ни одной минуточки не сыпа?л. На другой день, раным-ранехонько, шасть ко мне дядя Федот в избу. – Слышал? – говорит. – Нет, мол, не слыхал. – У Куземки тело, говорит, по-за гумном оказалося. – Ой ли? – говорю, а самого так и ломит лихоманка. – Да, – говорит, – тело; сотский уж к становому угнал; да что ты словно трясешься весь? – Да что, – говорю, – лихоманка всего истрепала: и то за всю ночь ни на минутую не сыпа?л… Да како же, мол, тако тело, Потапыч, оказалося? – А старушонка кака-то, Христос ее знает! Воргушинская, сказывают робята. Только вот что чудно, парень, что лежит она, а руки ноги у ней вожжами перевязаны… Уж мы и то хотели развязать ее да посмотреть, чьи вожжи, да сотский не пускает: до станового нельзя, говорит. А я, знашь, в ту пору, как ее бросил на гуменнике, и развязать-то второпях позабыл… Гляжу, к обеду и становой прикатил; поволокли нас всех туда миром; сняли с нее вожжи, со старухи. – А чьи это вожжи, ребята? – спрашивает становой, – не признаете ли? Посмотрели робята на вожжи, посмотрели на меня. – Нилкины вожжи, – говорят. Я было в запирательство – так куда! Тот же Потапыч дохнуть не дал. – Нет, брат, это, – говорит, – уж дело не следственное, чтоб кашу наварить, да потом на мир сваливать. Подумал-подумал я; вижу, точно мои вожжи; ну, и мир, знашь, лаяться на меня зачал: вспомнили туточки, что какая-то старуха накануне по селу шаталась, что она и в избу-то ко мне заходила – как тут запрешься?.. Да вот с той поры и сижу, братец ты мой, в эвтим месте, в остроге каменном, за решетками за железными, живу-пожи-ваючи, хлеб-соль поедаючи, о грехах своих размышляючи… А веселое, брат, наше житье – право-ну!» Казусные обстоятельстваСтарец«Я старец. Старцем я прозываюсь потому, первое, что греховную суету оставил и удалился в пустынножительство, а второе потому, что в писании божественном искуснее, нечем прочие християне. Прочие християне в темноте ходят, бога только по имени знают; спросишь его «какой ты веры?» – он тебе отвечает «старой», а почему «старой» и в чем она состоит, для него это дело темное. Родители мои исстари «християне» были; лет около сотни будет назад, еще дедушка мой бежал из Великой России и поселился в Пермской губернии на железном заводе. Жалко, сказывают, было ему с родной стороной расставаться! Известно, там наши родители в землю легли; там вся наша святыня; там гробы чудотворцев, гробы благоверных князей российских и первосвятителей православной церкви… Кому неволя от таких святых мест идти в сторону глухую, незнаемую, дикую! Стало быть, теснота была велика, коли уж перемочь было не можно. — 253 —
|