|
– За что вы здесь содержитесь? – спросил я Пересечкина. Он молчал и все держал руку наотвес, как бы разговаривая сам с собой. – Ну, говори же, за что ты здесь посажен, – сказал Яков Петрович. Пересечкин совершенно неожиданно фыркнул. – Ишь животное! – отозвался голос с кровати, – даже самому смешно… скот! – Что же-с, сказывайте! – понуждал усач. Пересечкин с минуту помялся и потом скороговоркою отвечал: – Статистику собирал-с… – Как статистику? – Точно так-с, ваше высокоблагородие! от начальства наистрожайше было предписано-с: то есть чтоб все до точности-с, сколько у кого коров-с, кур-с; даже рябчиков-с пересчитать велено было-с… – Да ты сказывай, животное, как ты собирал-то статистику? пчел-то позабыл, подлец? – Ваше высокоблагородие! – сказал Пересечкин, обращаясь к Якову Петровичу, – вот-с, изволите сами теперича видеть, как они меня, можно сказать, денно и нощно обзывают… Я, ваше высокоблагородие, человек смирный-с, я, осмелюсь сказать, в крайности теперича находился и ежели согрешил-с, так опять же не перед ними, а перед богом-с… – Да ты не виляй, скот, а рассказывай, как ты статистику-то собирал! Пересечкин опять замялся и через несколько секунд снова фыркнул. Видно было, что он сам внутренно был совершенно доволен собой. – Известно-с, у мужичка был, – сказал он наконец, – количество пчел надлежало дознать со всею достоверностью… – Ну, продолжай же, продолжай! Но Пересечкин только фыркнул. – Э, брат, да ты, верно, только на пакости боек, – отозвался желчный господин, – а дело очень простое. Призвал он мужика. «Сколько, говорит, у тебя пчел?» Тот показывает ему улья. «Нет, говорит, мне начальство пишет дознать, сколько именно у тебя пчел – так ты, говорит, не поленись, сосчитай!» Мужик, сударь, остолбенел. «Где же, мол, их считать?» – «Знать, говорит, ничего не хочу – считай»… Ну, и взял он с него по целковому с улья, а в ведомости и настрочил: «У такого-то, Пахома Сидорова, лошадей две, коров три, баранов и овец десять, теленок один, домашних животных шестнадцать, кур семь, пчел тридцать одна тысяча девятьсот девяносто семь». Молчание. – А ведь рожа-то какая! – продолжал желчный господин, – глуп-то ведь как! а выдумал! Только выдумать-то выдумал, а концы схоронить не сумел. – Каким же образом это открылось? – спросил я. – Исправник-с злодей! – наивно отвечал Пересечкин. – Это точно, что злодей… и такая же ракалья, как и ты; только поумней тебя будет… Увидал, что эта скотина весь предмет таким манером обработать хочет, – ну и донес, чтоб самому в ответе не быть… Эко животное! — 242 —
|