|
– Да я-то что ж могу тут сделать? – А ты возьми в толк, – человек-то он какой! золото, а не человек! для такого человека душу прозакладывать можно, а не то что мельницу без торгов отдать! – Да я-то все-таки тут ничего не могу. – Э, любезный! дрянь ты после этого! Он отвернулся от меня и обратился к Кречетову: – Брось, братец, ты все эти мельницы и переезжай ко мне! Тебе чего нужно? чтоб был для тебя обед да была бы подушка, чтоб под голову положить? ну, это все у меня найдется… Эй, Ларивон, водки! Прошло несколько минут томительного молчания; всем нам было как-то неловко. – А какие, Павел Петрович, нынче ржи уродились! – сказал Кречетов, – даже на удивленье-с… – Гм… – отвечал Лузгин и несколько раз прошелся по комнате, а потом машинально остановился перед Кречетовым и посмотрел ему в глаза. – Так ты говоришь, что ржи хорошие? – произнес он. – Отменнейшие-с. Поверите ли, даже человека не видать – такая солома… – Может быть, колосом не выдуг? – спросил Лузгин. – Нет-с, и колос хорош, и зерно богатое-с. Принесли водки; Лузгин начал как-то мрачно осушать рюмку за рюмкой; даже Кречетов, который должен был призыкнуть к подобного рода сценам, смотрел на него с тайным страхом. – А ты не будешь пить? – спросил меня Лузгин. – Нет, я не пью. – Разумеется, разумеется – куда ж тебе пить? Пьют только свиньи, как мы… выпьем, брат, Василий Иваныч! Мне приходилось из рук вон неловко. С одной стороны, я чувствовал себя совершенно лишним, с другой стороны, мне как-то неприятно было так разительно обмануться в моих ожиданиях. – Мне надо бы в город, – сказал я. Лузгин пристально посмотрел на меня. – Ты, может быть, думаешь, что я в пьяном виде буйствовать начну? – сказал он, – а впрочем… Эй, Ларивон! лошадей господину Щедрину! Через полчаса мы расстались. Он сначала холодно пожал мне руку на прощанье, но потом не выдержал и обнял меня очень крепко. Я поехал по пыльной и узкой дороге в город; ржи оказались в самом деле удивительные. Владимир Константиныч Буеракин– Дома? – спросил я, вылезая из кибитки у подъезда серенького деревянного домика, в котором обитал мой добрый приятель, Владимир Константиныч Буеракин, владелец села Заовражья, живописно раскинувшегося в полуверсте от господской усадьбы. – Дома, дома! – отвечал Буеракин, собственною особой показываясь в окошке. Но прежде нежели я введу читателя в кабинет моего знакомого, считаю долгом сказать несколько слов о личности Владимира Константиныча. — 205 —
|