|
– Скажи, Николай, Маше, – прибавила от себя Анна Ивановна, – чтоб она то вино подала, которое для Мишенькиных крестин куплено. – Мишенька – это пятый, – сказал Лузгин, – здесь четверо, а то еще пятый… сосуночек, знаешь… Дети снова прыснули. – Вы чего смеетесь, бесенята? Женись, брат, женись! Если хочешь кататься как сыр в масле и если сознаешь в себе способность быть сыром, так это именно масло – супружеская жизнь! Видишь, каких бесенят выкормили, да на этом еще не остановимся!.. Он взял старшего сынишку за голову и посмотрел на него с особенною нежностью. Анна Ивановна улыбалась. – А папка вчера домой пьяный пришел! – поспешил сообщить мне второй сын, мальчик лет пяти. – Да, пьян был папка вчера! – отвечал Лузгин, – свинья вчера папка был! От этих бесенят ничего не скроешь! У соседа вчера на именинах был: ну, дома-то ничего не дают, так поневоле с двух рюмок свалился! – Ай, папка! сам сказал мамке, что две бутылки выпил! – вступилась девочка лет трех, сидевшая подле Анны Ивановны, – папка всегда домой пьян приезжает! – прибавила она, вздыхая. – Женись, брат, женись! Вот этакая ходячая совесть всегда налицо будет! Сделаешь свинство – даром не пройдет! Только результаты все еще как-то плохи! – прибавил он, улыбаясь несколько сомнительно, – не действует! Уж очень, что ли, мы умны сделались, да выросли, только совесть-то как-то скользит по нас. «Свинство!» – скажешь себе, да и пошел опять щеголять по-прежнему. – А главное, что это для тебя, Полинька, нездорово, – сказала Анна Ивановна. – Ну, а ты как? – Да что, служу… – Слышал, братец, слышал! Только не знал наверное, ты ли: ведь вас, Щедриных, как собак на белом свете развелось… Ну, теперь, по крайней мере, у меня протекция есть, становой в покое оставит, а то такой стал озорник, что просто не приведи бог… Намеднись град у нас выпал, так он, братец ты мой, следствие приехал об этом делать, да еще кабы сам приехал, все бы не так обидно, а то писаришку своего прислал… Нельзя ли, дружище, так как-нибудь устроить, чтобы ему сюда въезду не было? Принесли ботвиньи; Лузгин попросил себе целую тарелку, и начал сызнова свой обед. – Ты, брат, ешь, – сказал он мне, – в деревне как поживешь, так желудок такою деятельною бестией делается, просто даже одолевает… Встанешь этак ранним утром, по хозяйству сходишь… – Ах, какой папка лгун стал! – заметила девочка. – Вот, дружище, даже поврать не дадут – вот что значит совесть-то налицо! У меня, душа моя, просто; я живу патриархом; у меня всякий может говорить все, что? на язык взбредет… Анна Ивановна! потчуй же гостя, сударыня! Да ты к нам погостить, что ли? — 197 —
|