Том 16. Книга 2. Мелочи жизни

VI

Особое место в художественно-публицистической концепции «Мелочей жизни» занимают разделы, посвященные современному молодому поколению, «мальчишкам», «детям» («Молодые люди», «Девушки»). Герои глав, составляющих эти разделы, очень различны, как различны и их жизненные судьбы, и тональность, в которой ведется повествование. Так, в разделе «Молодые люди» авторская ирония, сопровождающая рассказ о Сереже Ростокине – «одном из самых ревностных реформаторов последнего времени» – или повествование о «государственном послушнике» Евгении Люберцеве, авторе записки «о необходимости восстановить заставы и шлагбаумы», резко сменяется скорбно-трагическим тоном рассказов «Черезовы, муж и жена» и «Чудинов». Столь же отлична интонация рассказа об «ангелочке» от интонации трех следующих, особенно «Сельской учительницы».

Для Салтыкова, ревностного защитника «мальчишек» («Наша общественная жизнь»), «дети», молодое поколение всегда было носителем прогресса, перспектив, движения. А тут, во всех случаях, обнаруживается полная бесперспективность, «мелочность» существования «молодых людей» обоего пола. О Черезове, например, говорится: «…никогда дверь будущего не была перед ним настежь раскрыта». Это можно было бы сказать о любом из героев двух названных разделов. Лишь перед Чудиновым в его последние дни раскрывается «дверь будущего», в сущности же это – дверь «в темное царство смерти». Тот идеал, который представился его умирающему сознанию, – не идеал для Салтыкова, разрушающего его точными и безжалостными вопросами.

В воображении Чудинова «рисовалась деревня», куда нужно «придти». Но «как будет принят его приход»? «Согласны ли будут скованные преданием люди сбросить с себя иго этого предания? Не пустило ли последнее настолько глубокие корни, что для извлечения их, кроме горячего слова, окажутся нужными и другие приемы? в чем состоят эти приемы? Быть может, в отождествлении личной духовной природы пришельца с подавленностью, охватившею духовный мир аборигенов?»

Таким образом, как здесь, так и в других рассказах о «молодых людях», Салтыков трезво вскрывает действительное содержание идеальных представлений демократически настроенной молодежи 60-70-х годов – о «личном труде», служении романтическому «несчастному», просветительной работе в деревне и т. п., – представлений, оказывающихся иллюзиями при столкновении с миром народной жизни, действительной жизни масс.

VII

Значительность и сила социально-исторического анализа, развернутого Салтыковым в многообразных публицистических и художественных формах «Мелочей жизни», увеличивается оттого, что главным его предметом – как субъект и объект истории, как деятель и жертва исторической эволюции – является человек массы, «средний человек», «простец» – в его повседневном быту, будничной жестокой жизни. Именно он столь безысходно опутан «мелочами», что даже и не помышляет о возможности иного, не «мелочного» существования. Занятый исключительно «самосохранением», он живет сегодняшним днем, в страхе ожидая дня завтрашнего, когда, быть может, его ждет «искалечение». Инстинкт самосохранения, заставляющий его «пестрить», менять окраску, ренегатствовать, – делает его жизнь трагически безысходной, в иных случаях, при пробуждении сознания, тягостной нравственно. Именно на его судьбе с особой яркостью сказывается «безвыходность некоторых отношений» (из письма к Некрасову от 12 мая 1868 г. – См. прим. к с. 26).