|
– Ах, какая ты добрая! – Ты, Лидочка, к нам по воскресеньям обедать приходи! – говорила другая. – Милые вы мои! Кареты с громом отъезжали от подъезда. Лидочка провожала глазами подруг, которые махали ей платками. Наконец уехала последняя карета. Дверь швейцарской захлопнулась. Лидочка вновь погрузилась в институтскую тишину. – Лидочка! Вам жаль старых подруг? – спрашивали ее. – Ах, даже очень, очень жаль! – Вы завидуете им? – Я не имею права завидовать. Я всегда понимала, что им предстоит одна дорога, а мне – другая. И могу только благодарить моих покровителей, что они не оставляют меня. – Но ведь скучно в институте? – Мне не скучно. Но ежели бы и было скучно, то надо же кому-нибудь и скучать. Притом же я, с позволения maman, буду иногда выходить в город. И я уверена, что подруги свидятся со мной без неудовольствия. В первое воскресенье она, однако ж, посовестилась тревожить подруг. «Им не до меня, – сказала она себе, – они теперь по родным ездят, подарки получают, покупают наряды!» Но на другое воскресенье отважилась. Надела высокий, высокий корсет, точно кирасу, и с утра отправилась к Настеньке Буровой. Было уже одиннадцать часов, но Настенька еще нежилась в постели. Разумеется, она была очень рада приходу Лидочки. – Ты очень хорошо сделала, что пораньше приехала, – сказала она, – а то мы не успели бы наговориться. Представь себе, у меня целый день занят! В два часа – кататься, потом с визитами, обедаем у тети Головковой, вечером – в театр. Ах, ты не можешь себе представить, как уморительно играет в Михайловском театре Верне?! – Ну, вот и прекрасно, что ты не скучаешь! – Постой, душечка, я тебе свой trousseau[72] покажу! И начала раскладывать одно за другим платья, блузы, принадлежности белья и проч. Все было свежо, нарядно, сшито в мастерских лучших портных. Лидочка осматривала каждую вещицу и восхищалась. Восхищалась объективно, без всякого отношения к самой себе. Корсет ровно вздымался на груди ее в то время, как с ее языка срывались: «Ах, душка!», «ах, очарованье!», «ах, херувим!» – Хочешь, я тебе эту ленту подарю? – вдруг вздумалось Настеньке. – Подари! – Впрочем… знаешь ли что? Я лучше в другой раз – прежде у мамаши спрошу! – И прекрасно сделаешь! Это первый наш долг – спрашиваться у родителей. В будуар к Настеньке вошла кисло-сладкая дама и пожала Лидочке руку. Это была maman Бурова. – Любуетесь? – спросила она. – Прелесть! очарование! — 160 —
|