|
А когда «простак-рассказчик» искренне сомневается: «– Да какой же это бунт, Осип Иваныч?» – «А по-твоему, барин, не бунт! – вразумляет Дерунов наивного «простака». – Мне для чего хлеб-то нужен? сам, что ли, экую махину съем! в амбаре, что ли, я гноить его буду? В казну, сударь, в казну я его ставлю! Армию, сударь, хлебом продовольствую! А ну, как у меня из-за них, курицыных сынов, хлеба не будет! Помирать, что ли, армии-то! По-твоему, это не бунт!» Так соединились между собой в России 70-х годов «государственный союз» и «союз собственности». Салтыков остро ощущает всю органичность и неразрывность этих уз: именно собственники, с их последовательной и абсолютной аморальностью, выступают теперь в роли первых охранителей «семейного» и «государственного» союзов, моральных и общественных основ. Что же касается государственного союза, то его предназначение собственники видят в первую очередь в охране их корыстных интересов, в охране их собственности. В жизнь пришли новые «столпы» семьи и государственности, они пытаются гальванизировать и использовать в своих целях все ветхозаветные «основы» и «краеугольные камни», все то, что уже давно стало «призраками». «Краеугольные камни» – о них Осип Дерунов «денно и нощно» думает. И как мила ему, близка, понятна, необходима атмосфера «обуздания» народа, растления его души; как радуется он тому, что «строгонько нонче насчет этих чтениев стало. Насчет вина свободно, а насчет чтениев строго. За ум взялись». Не «чтениев» самих по себе боится Дерунов, он боится разбуженной мысли – самостоятельной, критической, последовательной, которая одна, по мнению Салтыкова, способна сокрушить «призраки», обнаружить истинную суть «краеугольных камней» и «благонамеренных речей», которыми прикрывает свою безнравственность и хищничество Дерунов. Салтыков чутко уловил историческую особенность русской буржуазии, которая никогда не выступала революционно и была не в состоянии дать миру новые, самостоятельные духовные начала и идеологические концепции. Мирно врастая в феодально-крепостнический режим, она брала напрокат созданные им мифы и фетиши, обогатив ветхую «теорию союзов» лишь некоторыми вариациями одной идеи – идеи собственности. «Собственность – это краеугольный камень всякого благоустроенного общества-с», – заявляет в очерке «Опять в дороге» один из идеологов кубышки. Впрочем, содержание очерка, равно как и «Благонамеренных речей» в целом, убеждает, что в действительной практике жизни и этот «краеугольный камень» самими же собственниками упраздняется и попирается, что в том мире, где «стригут, бреют и кровь отворяют», где не знают иных слов, кроме «урвать, облапошить, объегорить, пустить по миру», – «принцип собственности, в смысле общественной основы, играет здесь самую жалкую, почти призрачную роль». Ибо собственность, хоть она и объявляется «краеугольным камнем» «столповой морали», если и не кража, то «нечто до такой степени похожее, что самая неопределительность факта возбуждает чувство, еще более тревожное, нежели настоящая кража». — 419 —
|