|
– Неужто это Григорий Александрыч? – спрашиваю я, до такой степени изумленный, что мне не приходит даже на мысль остановить лошадей, чтоб поздороваться с маститым свидетелем игр моего детства. – Он самый и есть. Смотри, как палка-то у него в руках прыгает; с палкой совладать уж не может. – Господи! а какой был прежде белый да румяный! – Был румян, поколь свои мужики на барщину ходили, а теперь вон какой стал. Сердитые нынче, сударь, времена настали. – Чем же так уж очень сердиты? – Да тем, что спустя-то рукава нынче уж, видно, редко кому прожить доведется! – Ну, что ж такое! стало быть, дело надо делать – вот и все. – Да и на дело-то нынешнее посмотришь, так словно бы оно на мошенничество похоже стало. Прежде совсем делов не было, а нынче уж слишпим их много, а настоящего, постоянного дела все-таки нету – все с наскоку. Перервал горло, утащил, надул – и убёг. Вот нынешнее дело. Настоящий-то, постоянный-то человек промеж дошлых и пропадает. Со всех сторон его окружили, нигде ни расчету, ни суда ему нет. Да и соблазн велик. Станет человек постоянное-то дело делать – ан тут его сейчас лукавый смутит! Зачем, скажет, работать, коли обманом да колотырничеством жить можно! А иной с непривычки и обмануть-то путем не умеет! Смотришь, ан со временем или по судам его таскают, или он в кабаке смертную чашу пьет! – Так неужто ж прежде лучше было? – Лучше не лучше, только прежде мы об своих качествах-то помалчивали да потихоньку их прикапливали. При крепостном-то праве мы словно в тюрьме сидели, и какй-такй были у нас добродетели – никому о том было не ведомо. А теперь все свои капиталы вдруг объявили. А и капиталов-то у нас всего два: жрать да баклуши бить. Жрать хочется, а работа?ть не хочется (прежде, стало быть, при крепостном праве вдосталь наработались!) – ну, и ищут, как бы вьюном и «вернуться. Иной всю жизнь без штанов жил, да и дела отродясь в глаза не видал – ан, смотришь, он в трактире чай пьет, поддевку себе из синего сукна сшил! Спроси его, что? он сработал, откуда у него что? проявилось, – он не то что тебе, да и себе-то настоящего ответа дать не сумеет! Так маклаченьем да карманной выгрузкой и живет. Да что и говорить! Всякого спроси, всякий скажет: сердитые нынче времена пришли! – Бог милостив, Софрон Матвеич! Перемелется – все мука будет! – Известно, бог не без милости! Однако вот пошли пожары, падежи – значит же это что-нибудь! – Да ведь и прежде это не в редкость было! – Было и прежде, да прежде-то от глупости, а нынче всё от ума. Вороват стал народ, начал сам себя узнавать. Вон она, деревня-то! смотри, много ли в ней старых домов осталось! — 174 —
|