|
– Ну, это до поры до времени! – Нет, сударь, это сущую правду он сказал: поколе он жив, все карманы его будут! А которого, он видит, ему сразу не одолеть, он и сам от него на время отойдет, да издали и поглядывает, ровно бы посторонний человек. Уже так-то вороват, так-то вороват! Опять возглас из кабинета: «Иван Иваныч! Заснул, что ли, братец!» – и опять торопливое движение со стороны Зачатиевского. – Первый час в исходе, закуску не прикажете ли подавать? – докладывает он Осипу Иванычу. – А тебе, видно, спать к жене загорелось! Отпустить, что ли, его, господа честная компания! – предложил Дерунов. – Отпустить! Отпустить! – Ну, что с тобой делать! волоки закуску! Иван Иваныч распорядился и опять подсел ко мне. – Вот вы сказали давеча, – начал я, – что у Дерунова кровь на старости лет заиграла. Я ведь и сам об этом в К. мельком слышал: неужели это правда? – Верно-с! – А отец протоиерей к – ский еще «приятнейшим сыном церкви» его величает! – Будешь величать! Сторублевку-то на полу не поднимешь! – Но Яков Осипыч, как он это терпит? – А он с утра до вечера в тумане: помнит ли даже, что и женат-то! Нынче ему насчет вина уж не велено препятствия делать. – Ну, а Анна Ивановна? – А Глафирина Николая Петровича знаете? – Так что ж? – Ну, он самый и есть… мужчина! У нас, батюшка, нынче все дела полюбовным манером кончаются. Это прежде он лют был, а нынче смекнул, что без огласки да потихоньку не в пример лучше. – А знаете ли что! Ведь я это семейство до сих пор за образец патриархальности нравов почитал. Та?к это у них тихо да просто… Ну, опять и медалей у него на шее сколько! Думаю: стало быть, много у этого человека добродетелей, коли начальство его отличает! – Да вы спросите, кто медали-то ему выхлопотал! – ведь я же-с! – Вы меня спросите, что эти медали-то стоят! Может, за каждою не один месяц, высуня язык, бегал… а он с грибками да с маслицем! Конечно, я за большим не гонюсь… Слава богу! сам от царя жалованье получаю… ну, частная работишка тоже есть… Сыт, одет… А все-таки, как подумаешь: этакой аспид, а на даровщину все норовит! Да еще и притесняет! Чуть позамешкаешься – уж он и тово… голос подает: распорядись… Разве я слуга… помилуйте! Сказавши это, он даже от меня отвернулся и столь плотно уселся в кресло, что я так и ждал: вот-вот Дерунов кликнет из кабинета, и Зачатиевский останется глух к этому кличу. – Конечно, ежели рассудить, то и за обедом, и за ужином мне завсегда лучший кусок! – продолжал он, несколько смягчаясь, – в этом он мне не отказывает! – Да ведь и то сказать: отказывай, брат, или не отказывай, а я и сам возьму, что мне принадлежит! Не хотите ли, – обратился он ко мне, едва ли не с затаенным намерением показать свою власть над «кусками», – покуда они там еще режутся, а мы предварительную! Икра, я вам скажу, какая! семга… царская! — 131 —
|