|
К несчастной дочери своей, Подходит; отчими руками Он хочет прикоснуться к ней; Но дева милая не внемлет, И очарованная дремлет В руках убийцы – все глядят На князя в смутном ожиданье; И старец беспокойный взгляд Вперил на витязя в молчанье. Но, хитро перст к устам прижав, «Людмила спит, – сказал Фарлаф, – Я так нашел ее недавно В пустынных муромских лесах У злого лешего в руках; Там совершилось дело славно; Три дня мы билися; луна Над боем трижды подымалась; Он пал, а юная княжна Мне в руки сонною досталась; И кто прервет сей дивный сон? Когда настанет пробужденье? Не знаю – скрыт судьбы закон! А нам надежда и терпенье Одни остались в утешенье». И вскоре с вестью роковой Молва по граду полетела; Народа пестрою толпой Градская площадь закипела; Печальный терем всем открыт; Толпа волнуется, валит Туда, где на одре высоком, На одеяле парчевом Княжна лежит во сне глубоком; Князья и витязи кругом Стоят унылы; гласы трубны, Рога, тимпаны, гусли, бубны Гремят над нею; старый князь, Тоской тяжелой изнурясь, К ногам Людмилы сединами Приник с безмолвными слезами; И бледный близ него Фарлаф, В немом раскаянье, в досаде Трепещет, дерзость потеряв. Настала ночь. Никто во граде Очей бессонных не смыкал Шумя, теснились все друг к другу: О чуде всякий толковал; Младой супруг свою супругу В светлице скромной забывал. Но только свет луны двурогой Исчез пред утренней зарей, Весь Киев новою тревогой Смутился! Клики, шум и вой Возникли всюду. Киевляне Толпятся на стене градской… И видят: в утреннем тумане Шатры белеют за рекой; Щиты, как зарево, блистают, В полях наездники мелькают, Вдали подъемля черный прах; Идут походные телеги, Костры пылают на холмах. Беда: восстали печенеги! Но в это время вещий Финн, Духов могучий властелин, В своей пустыне безмятежной, С спокойным сердцем ожидал, Чтоб день судьбины неизбежной, Давно предвиденный, восстал. В немой глуши степей горючих За дальней цепью диких гор, Жилища ветров, бурь гремучих, Куда и ведьмы смелый взор Проникнуть в поздний час боится, Долина чудная таится, И в той долине два ключа: Один течет волной живою, По камням весело журча, Тот льется мертвою водою; Кругом всё тихо, ветры спят, Прохлада вешняя не веет, Столетни сосны не шумят, Не вьются птицы, лань не смеет В жар летний пить из тайных вод; Чета духов с начала мира, Безмолвная на лоне мира, Дремучий берег стережет… С двумя кувшинами пустыми Предстал отшельник перед ними; Прервали духи давний сон И удалились страха полны. Склонившись, погружает он — 28 —
|