– За что ты все злишься, не понимаю, – подхватила генеральша, давно наблюдавшая лица говоривших, – и о чем вы говорите, тоже не могу понять. Какой пальчик и что за вздор? Князь прекрасно говорит, только немного грустно. Зачем ты его обескураживаешь? Он когда начал, то смеялся, а теперь совсем осовел. – Ничего, maman. А жаль, князь, что вы смертной казни не видели, я бы вас об одном спросила. – Я видел смертную казнь, – отвечал князь. – Видели? – вскричала Аглая. – Я бы должна была догадаться! Это венчает все дело. Если видели, как же вы говорите, что все время счастливо прожили? Ну, не правду ли я вам сказала? – А разве в вашей деревне казнят? – спросила Аделаида. – Я в Лионе видел, я туда с Шнейдером ездил, он меня брал. Как приехал, так и попал. – Что же, вам очень понравилось? Много назидательного? Полезного? – спрашивала Аглая. – Мне это вовсе не понравилось, и я после того немного болен был, но признаюсь, что смотрел как прикованный, глаз оторвать не мог. – Я бы тоже глаз оторвать не могла, – сказала Аглая. – Там очень не любят, когда женщины ходят смотреть, даже в газетах потом пишут об этих женщинах. – Значит, коль находят, что это не женское дело, так тем самым хотят сказать (а стало быть, оправдать), что это дело мужское. Поздравляю за логику. И вы так же, конечно, думаете? – Расскажите про смертную казнь, – перебила Аделаида. – Мне бы очень не хотелось теперь… – смешался и как бы нахмурился князь. – Вам точно жалко нам рассказывать, – кольнула Аглая. – Нет, я потому, что я уже про эту самую смертную казнь давеча рассказывал. – Кому рассказывали? – Вашему камердинеру, когда дожидался… – Какому камердинеру? – раздалось со всех сторон. – А вот что в передней сидит, такой с проседью, красноватое лицо; я в передней сидел, чтобы к Ивану Федоровичу войти. – Это странно, – заметила генеральша. – Князь – демократ, – отрезала Аглая, – ну, если Алексею рассказывали, нам уж не можете отказать. – Я непременно хочу слышать, – повторила Аделаида. – Давеча, действительно, – обратился к ней князь, несколько опять одушевляясь (он, казалось, очень скоро и доверчиво одушевлялся), – действительно у меня мысль была, когда вы у меня сюжет для картины спрашивали, дать вам сюжет: нарисовать лицо приговоренного за минуту до удара гильотины, когда еще он на эшафоте стоит, пред тем как ложиться на эту доску. — 44 —
|