Идиот

– А вы не белоручка?

Слишком поспешно, слишком обнаженно дошло дело до такой неожиданной точки, неожиданной, потому что Настасья Филипповна, отправляясь в Павловск, еще мечтала о чем-то, хотя, конечно, предполагала скорее дурное, чем хорошее; Аглая же решительно была увлечена порывом в одну минуту, точно падала с горы, и не могла удержаться пред ужасным наслаждением мщения. Настасье Филипповне даже странно было так увидеть Аглаю; она смотрела на нее, и точно себе не верила, и решительно не нашлась в первое мгновение. Была ли она женщина, прочитавшая много поэм, как предположил Евгений Павлович, или просто была сумасшедшая, как уверен был князь, во всяком случае эта женщина, – иногда с такими циническими и дерзкими приемами, – на самом деле была гораздо стыдливее, нежнее и доверчивее, чем бы можно было о ней заключить. Правда, в ней было много книжного, мечтательного, затворившегося в себе и фантастического, но зато сильного и глубокого… Князь понимал это; страдание выразилось в лице его. Аглая это заметила и задрожала от ненависти.

– Как вы смеете так обращаться ко мне? – проговорила она с невыразимым высокомерием, отвечая на замечание Настасьи Филипповны.

– Вы, вероятно, ослышались, – удивилась Настасья Филипповна. – Как обращалась я к вам?

– Если вы хотели быть честною женщиной, так отчего вы не бросили тогда вашего обольстителя, Тоцкого, просто… без театральных представлений? – сказала вдруг Аглая ни с того ни с сего.

– Что вы знаете о моем положении, чтобы сметь судить меня? – вздрогнула Настасья Филипповна, ужасно побледнев.

– Знаю то, что вы не пошли работать, а ушли с богачом Рогожиным, чтобы падшего ангела из себя представить. Не удивляюсь, что Тоцкий от падшего ангела застрелиться хотел!

– Оставьте! – с отвращением и как бы чрез боль проговорила Настасья Филипповна. – Вы так же меня поняли, как… горничная Дарьи Алексеевны, которая с женихом своим намедни у мирового судилась. Та бы лучше вас поняла…

– Вероятно, честная девушка и живет своим трудом. Почему вы-то с таким презрением относитесь к горничной?

– Я не к труду с презрением отношусь, а к вам, когда вы об труде говорите.

– Захотела быть честною, так в прачки бы шла.

Обе поднялись и бледные смотрели друг на друга.

– Аглая, остановитесь! Ведь это несправедливо, – вскричал князь как потерянный. Рогожин уже не улыбался, но слушал, сжав губы и скрестив руки.

– Вот, смотрите на нее, – говорила Настасья Филипповна, дрожа от озлобления, – на эту барышню! И я ее за ангела почитала! Вы без гувернантки ко мне пожаловали, Аглая Ивановна?.. А хотите… хотите, я вам скажу сейчас прямо, без прикрас, зачем вы ко мне пожаловали? Струсили, оттого и пожаловали.