|
– Я и не знал, что у вас такое хозяйство, – сказал князь с видом человека, думающего совсем о другом. – Си-сироты, – начал было, покоробившись, Лебедев, но приостановился: князь рассеянно смотрел пред собой и, уж конечно, забыл свой вопрос. Прошло еще с минуту; Лебедев высматривал и ожидал. – Ну, что же? – сказал князь, как бы очнувшись. – Ах да! Ведь вы знаете сами, Лебедев, в чем наше дело: я приехал по вашему же письму. Говорите. Лебедев смутился, хотел что-то сказать, но только заикнулся: ничего не выговорилось. Князь подождал и грустно улыбнулся: – Кажется, я очень хорошо вас понимаю, Лукьян Тимофеевич: вы меня, наверно, не ждали. Вы думали, что я из моей глуши не подымусь по вашему первому уведомлению, и написали для очистки совести. А я вот и приехал. Ну, полноте, не обманывайте. Полноте служить двум господам. Рогожин здесь уже три недели, я всё знаю. Успели вы ее продать ему, как в тогдашний раз, или нет? Скажите правду. – Изверг сам узнал, сам. – Не браните его; он, конечно, с вами поступил дурно… – Избил, избил! – подхватил с ужаснейшим жаром Лебедев. – И собакой в Москве травил, по всей улице, борзою сукой. Ужастенная сука. – Вы меня за маленького принимаете, Лебедев. Скажите, серьезно она оставила его теперь-то, в Москве-то? – Серьезно, серьезно, опять из-под самого венца. Тот уже минуты считал, а она сюда в Петербург и прямо ко мне: «Спаси, сохрани, Лукьян, и князю не говори…» Она, князь, вас еще более его боится, и здесь – премудрость! И Лебедев лукаво приложил палец ко лбу. – А теперь вы их опять свели? – Сиятельнейший князь, как мог… как мог я не допустить? – Ну, довольно, я сам всё узнаю. Скажите только, где теперь она? У него? – О нет! Ни-ни! Еще сама по себе. Я, говорит, свободна, и, знаете, князь, сильно стоит на том, я, говорит, еще совершенно свободна! Всё еще на Петербургской, в доме моей свояченицы проживает, как и писал я вам. – И теперь там? – Там, если не в Павловске, по хорошей погоде, у Дарьи Алексеевны на даче. Я, говорит, совершенно свободна; еще вчера Николаю Ардалионовичу про свою свободу много хвалилась. Признак дурной-с! И Лебедев осклабился. – Коля часто у ней? – Легкомыслен и непостижим, и не секретен. – Там давно были? – Каждый день, каждый день. – Вчера, стало быть? – Н-нет; четвертого дня-с. – Как жаль, что вы немного выпили, Лебедев! А то бы я вас спросил. – Ни-ни-ни, ни в одном глазу! — 138 —
|