Дубровский

Владимир подошел к чиновникам. Шабашкин, с картузом на голове, стоял подбочась и гордо взирал около себя. – – Исправник, высокой и толстый мужчина лет пятидесяти с красным лицом и в усах, увидя приближающегося Дубровского, крякнул, и произнес охриплым голосом: – Итак, я вам повторяю то, что уже сказал: по решению уездного суда отныне принадлежите вы Кирилу Петровичу Троекурову, коего лицо представляет здесь г. Шабашкин. – Слушайтесь его во всем, что ни прикажет, а вы, бабы, любите и почитайте его, а он до вас большой охотник. – При сей острой шутке исправник захохотал, а Шабашкин и прочие члены ему последовали. Владимир кипел от негодования. – Позвольте узнать, что это значит, – спросил он с притворным холоднокровием у веселого исправника. – А это то значит, – отвечал замысловатый чиновник, – что мы приехали вводить во владение сего Кирила Петровича Троекурова и просить иных прочих убираться по-добру по-здорову. – Но вы могли бы, кажется, отнестися ко мне, прежде чем к моим крестьянам – и объявить помещику отрешение от власти… – А ты кто такой, – сказал Шабашкин с дерзким взором. – Бывший помещик Андрей Гаврилов сын Дубровский волею божиею помре, – мы вас не знаем, да и знать не хотим.

– Владимир Андреевич наш молодой барин, – сказал голос из толпы.

– Кто там смел рот разинуть, – сказал грозно исправник, – какой барин, какой Владимир Андреевич, – барин ваш Кирила Петрович Троекуров – слышите ли, олухи.

– Как не так, – сказал тот же голос.

– Да это бунт! – кричал исправник. – Гей, староста сюда!

Староста выступил вперед.

– Отыщи сей же час, кто смел со мною разговаривать, я его!

Староста обратился к толпе, спрашивая, кто говорил? но все молчали; вскоре в задних рядах поднялся ропот, стал усиливаться и в одну минуту превратился в ужаснейшие вопли. Исправник понизил голос и хотел было их уговаривать. – Да что на него смотреть, – закричали дворовые, – ребята! долой их! – и вся? толпа двинулась. – Шабашкин и другие члены поспешно бросились в сени – и заперли за собою дверь.

– Ребята, вязать?, – закричал тот же голос, – и толпа стала напирать… – Стойте, – крикнул Дубровский. – Дураки! что вы это? вы губите и себя и меня. – Ступайте по дворам и оставьте меня в покое. Не бойтесь, государь милостив, я буду просить его. Он нас не обидит. Мы все его дети. А как ему за вас будет заступиться, если вы станете бунтовать и разбойничать.