– Доброго, – говорит, – здоровья, сосед. Сосед поглядел на него сбоку. – Здравствуй, – говорит. Повернулся и пошел прочь. Бабы после между собою встретились. Поздоровалась Семенова Арина с соседкой; та тоже разговаривать много не стала, ушла. Увидел раз ее Семен. – Что это, – говорит, – у тебя, молодица, муж неразговорчивый? Помолчала баба, потом говорит: – Да о чем ему с тобой разговаривать? У всякого свое… Иди себе с богом. Однако прошло еще времени с месяц, познакомились. Сойдутся Семен с Василием на полотне, сядут на край, трубочки покуривают и рассказывают про свое житье-бытье. Василий все больше помалчивал, а Семен и про деревню свою и про поход рассказывал. – Немало, – говорит, – я горя на своем веку принял, а веку моего не бог весть сколько. Не дал бог счастья. Уж кому какую талан-судьбу господь даст, так уж и есть. Так-то, братец, Василий Степаныч. А Василий Степаныч трубку об рельс выколотил, встал и говорит: – Не талан-судьба нас с тобою век заедает, а люди. Нету на свете зверя хищнее и злее человека. Волк волка не ест, а человек человека живьем съедает. – Ну, брат, волк волка ест, это ты не говори. – К слову пришлось, и сказал. Все-таки нету твари жесточе. Не людская бы злость да жадность – жить бы можно было. Всякий тебя за живое ухватить норовит, да кус откусить, да слопать. Задумался Семен. – Не знаю, – говорит, – брат. Может, оно так, а коли и так, так уж есть на то от бога положение. – А коли так, – говорит Василий, – так нечего нам с тобой и разговаривать. Коли всякую скверность на бога взваливать, а самому сидеть да терпеть, так это, брат, не человеком быть, а скотом. Вот тебе мой сказ. Повернулся и пошел, не простившись. Встал и Семен. – Сосед, – кричит, – за что же ругаешься? Не обернулся сосед, пошел. Долго смотрел на него Семен, пока на выемке на повороте стало Василия не видно. Вернулся домой и говорит жене: – Ну, Арина, и сосед же у нас: зелье, не человек. Однако не поссорились они; встретились опять и по-прежнему разговаривать стали, и все о том же. – Э, брат, кабы не люди… не сидели бы мы с тобою в будках этих, – говорит Василий. – Что ж в будке… ничего, жить можно. – Жить можно, жить можно… Эх, ты! Много жил, мало нажил, много смотрел, мало увидел. Бедному человеку, в будке там или где, какое уж житье! Едят тебя живодеры эти. Весь сок выжимают, а стар станешь – выбросят, как жмыху какую, свиньям на корм. Ты сколько жалованья получаешь? — 110 —
|