Сочинения

Как Александр Христофорович мне об вас говорил, о вашей кампании, о вашем мире, о славе, о делах ваших; ей-богу, как патриот и как истинный ваш ценитель. И заметьте, что все ваши отношения с его братом ему совершенно известны, и холодность и причины. Воля ваша, Иван Федорович, а вы с Бенкендорфами будьте хороши, тем более, что вы точно их любите, да бог знает как все умели сделать навыворот с Константином Христофоровичем, который благороднейший рыцарь в свете. Вам известно, как я к этому человеку привязан. Судите мое положение, мы с ним ужинали в карантине. Что ж, я от него узнал, будто вы публично радовались его отъезду. Кто ему эту чепуху перенес, конечно, кто-нибудь и при нем обращался вроде подлеца Курганова. К счастью, что когда я что-нибудь говорю, то мне должно верить, и нетрудно мне было его убедить, что ему перенесли вздор, клевету, недостойную ни вас, ни его. Он уже здесь, нынче к нему съезжу.

Нессельроде о вас говорит с отличным уважением. Да просто все. Царь хорош, так и все православие гремит многие лета. Некогда, тороплюсь. A propos. Вчера мне медальку прислали за персидскую войну, для меня это во 100 раз дороже Анны. Vive l'Empereur[124] и вы, мой бесценный благодетель, кабы я стал вас много благодарить, то было бы глупо. Вы меня и без слов поймете. Верный ваш

А. Грибоедов.

Bachilof vient de sortir de chez moi et vous fait dire mille jolies choses[125].

Какий Фединька5 красавчик! Да что за вздор говорит! Об Аббас-Мирзе etc., etc. Славный мальчик!

Андроников повергается к стопам вашим. С ума сошел, на веревке не сдержишь, с тех пор как удостоился видеть государя и поручик гвардии.

Чевкин у меня сейчас был и свидетельствует вам свое почтение и усердно поздравляет. Как же ваше сиятельство мне говорили, что он верно будет вами доволен, а он говорит, что даже ни к чему не был представлен. Он редактор и Указа, и Рескрипта, и всего, что до вас касается.

Паскевичу И. Ф., март – апрель 1828*

<Конец марта – начало апреля 1828. Петербург.>

Почтеннейший, истинный мой благодетель граф Иван Федорович. Вашему сиятельству я обязан всем уважением и теми приятностями, которые мне здесь ежедневно оказывают. Но от вас также я слег в постелю, болен, замучен обедами, отравляюсь, пьют за здоровье графа Эриванского, а я оппиваюсь.

Сухазанет принял меня в руки с самого приезда. Я был приглашен к обеду во дворец. Там мы в первый раз встретились, и с тех пор он от меня не отстает, либо у него, либо у Белосельских, либо у Лавалей. Третьего дня я у него обедал с Чернышевым, который с большим участием об вас расспрашивал. Еще когда-то Левашев, тоже все об вас, а при дворе просто все. Кн. Василий Долгорукий, между прочим, уверяет меня, что испрашивал ленту Беклемишеву, он в письме к К. Волконскому прибавил, что этот человек давний ваш друг: и потому разом и уважили представление. Я думаю, лжет, как всякий благородный, придворный человек. Но какое дело?