Сочинения

Уверены ли вы, любезный друг, что деньги точно в Казбине? Мы в этом сомневаемся. Может быть, транспорт воротили в столицу чрез другие ворота.

Насчет шумного приема Гамас-Али-Мирзы мое мнение следующее: когда шах узнал, что дела доведены к концу с Аббас-Мирзою и медлить исполнением долга невозможно, то он сыграл новый акт, как будто наследником недоволен, хочет назначить другого, и мы, потерявши два месяца выгаданного, – охотно сбавили наши требования, чтобы совершенно впросак не попасться. Благодаря бога, вышло иначе. На генерала это подействовало как надобно. Он крепко досадовал на беспечность его шахского величества… На днях выступаем на Тейран.

Между прочим, замечу вам одно: к чему вы были так снисходительны и зажились с этим народом? Таким образом миссия ваша совершенно изменилась и, может быть, подала некоторую надежду шаху или Муэтемиду на большую проволочку. Так кажется, но вы на самом месте лучше знаете, что делать.

Генерал очень много о вас заботился, и все мы очень, очень желаем вас видеть, по мне, хоть и без денег.

Для ускорения высылки первого транспорта, советую вам пригрозить им известием, что если мы достигнем до Зенгана, не встретя денег, то при дальнейшем движении вперед не можем оставить позади себя шаткое народонаселение, неуверенное, кому оно принадлежать будет, и тогда… объявлено будет навсегда принадлежащим – России.

Мы напрасно вперед не пошли прежде. Я это знаю, но причин найдется много. – Правление здешнее удивительно как мало приспособлено к местным соображениям. По какой это желтой или зеленой книге состроено? Один человек, распорядительный и глупый, при нем несколько писцов и рассыльных чиновников гораздо бы лучше соответствовали цели.

Генерал тоже не совсем доволен. Насчет должных поборов он решил, чтобы более не взимать их, а только натурою для продовольствия и пр.

Эристов получил Александровскую ленту3.

Великий князь Константин Николаевич назначен шефом Грузинского гренадерского полка.

7-й Карабинерский переименован Эриванским. Вот вам все наши новости. Прощайте, любезный и почтенный друг.

Весь ваш А. Гр.

Паскевичу И. Ф., 16 марта 1828*

С.-Петербург. 16 марта 1828 г.

A mon Comte, deux mots[122]. Мой благодетель. Поздравляю вас и себя. Все, что вы для меня желали, сбылось в полной мере. Я получил от Нессельроде уведомление, что государю угодно меня пожаловать 4000 черв., Анною с бриллиантами и чином статского советника1. – А вы!!! – Граф Эриванский и с миллионом. Конечно, вы честь принесли началу нынешнего царствования. Но воля ваша, награда необыкновенная. Это отзывается Рымникским и тем временем, когда всякий русский подвиг умели выставить в настоящем блеске. Нынче нет Державина лиры, но дух Екатерины царит над столицею севера. Надеюсь, что черные мысли навсегда от вас отступят. Государь благоволит вам, как только можно, право, в разговоре с ним я забыл расстояние, которое отделяет повелителя седьмой части нашей планеты от дипломатического курьера; он с семейным участием об вас расспрашивал. Государыня тоже. Вот добра! Чудо! О Сашеньке, об вашей жене2, и об вас так милостиво и так подробно разведывала, что сердце радовалось. Великий князь тоже, вчера я представлялся его высочеству3 и представьте мое удивление, он так же об вас говорит, как бы я отзывался, знает вас насквозь, дорожит вами много, долго обо всем любопытствовал и несколько раз повторял: «J'esp?re qu'Iv. Fed. ne doute pas de mon attachement et comme nous l'aimons tous sinc?rement»[123]. Скажите Осипу Федоровичу4, что если он хочет перейти совершенно в дипломаты, без военного мундира, то место его готово, иначе какого рода он только желает получить назначение, ему не откажут. Его высочество изволил к вам писать об этом и обещал мне показать, что именно. Вы знаете, что одна эстафета перехвачена под Екатериноградом. Очень может быть, что и письмо это там же в воду кануло. Всего не упишешь; при первом случае не забуду ни одной запятой, ни полслова из моей поездки и прибытия сюда. А теперь голова кругом идет, я сделался важен, ваше сиятельство вдали, а я обращаюсь в атмосфере всяких великолепий.