Собрание сочинений в пяти томах. Том 1

Конечно, здесь не следует принимать всерьез рассуждение об искусстве для искусства, оно выражено с явно полемическим задором и ни в малейшей степени не отражало ни эстетических убеждений Аксакова, ни тем более – его позиций как художника.

Гораздо более существенно другое. По выходе в свет «Семейной хроники» Аксаков сообщил Тургеневу, что будет с интересом ожидать критических отзывов о своей книге, и добавил: «Всех более интересует меня мнение Некрасова. В последних стихах его так много истины и поэзии, глубокого чувства и простоты, что я поражен ими, ибо прежде не замечал ничего подобного в его стихах».[52]

Эти замечательные строки еще раз свидетельствуют о той сложной внутренней борьбе, которая происходила в Аксакове, а также и о том, что здоровое, прогрессивное начало в художнике могло успешно противостоять его отсталому, консервативному мировоззрению.

Какое же место принадлежит творчеству Аксакова в русской литературе?

Этот вопрос возникал уже перед современной писателю критикой. И решался он по-разному. Критики-славянофилы немало потрудились над созданием легенды, смысл коей состоял в том, чтобы изолировать Аксакова от каких бы то ни было традиций русской литературы. Наиболее прямолинейно защищал эту легенду Константин Аксаков на страницах славянофильской «Русской беседы». «Сочинения С. Т. Аксакова, – писал он, – стоят совершенно особняком в литературе нашей», а потому «требуют особого определения, особой оценки, и имеют свое особое значение среди нашей литературы».[53]

Мысль об «особом» характере аксаковского творчества вдохновлялась прежде всего стремлением поставить его вне гоголевских традиций. Эта тенденция очень ясно сквозила во многих статьях славянофилов. Например, анонимный критик той же «Русской беседы» за год еще до выступления К. Аксакова попытался было объявить автора «Семейной хроники» неким противовесом гоголевскому направлению. До сих пор, рассуждал он, русская литература развивалась под знаком отрицательного воззрения на жизнь; этому процессу содействовал Гоголь; теперь же в литературе возникло стремление отрешиться от «голого отрицания» и «художественно примирить высшие духовные начала с осмеянными, оплеванными, презренными формами жизни». И вот С. Т. Аксаков является чуть ли не главой этого «ново-возникающего направления».[54]

С подобной же концепцией мы встречаемся и у Хомякова и у Шевырева. Оба они считали, что главная заслуга Аксакова якобы состояла в том, что он впервые взглянул на русскую действительность не с отрицательной, а с положительной точки зрения. Славянофильская критика стремилась использовать творчество Аксакова в борьбе не только против гоголевского направления, но и против революционно-демократической эстетики. В этом отношении была особенно примечательна статья А. Хомякова. Основываясь на шеллингианской теории о «свободе художества», Хомяков совершенно исключает из творческого акта «рассудочное начало» как разрушительное для искусства. Дело художника лишь изображать те или иные явления жизни, а не оценивать их. Хороши ли они, плохи ли они – его не касается. В защите Аксаковым этого принципа Хомяков видит «великое наставление», завещанное им всем художникам.[55]