|
– Уж не пожар ли где-нибудь? Да вы не толкайтесь! Чёрт свинячий! – Где вы видите пожар? Какой пожар? Господа, разойдитесь! Вас честью просят! – Должно, внутри загорелось! – Честью просит, а сам руками тычет. Не махайте руками! Вы хоть и господин начальник, а вы не имеете никакого полного права рукам волю давать! – На мозоль наступил! А, чтоб тебя раздавило! – Кого раздавило? Ребята, человека задавили! – Почему такая толпа? За какой надобностью? – Человека, ваше выскблаародие, задавило! – Где? Рразойдитесь! Господа, честью прошу! Честью просят тебя, дубина! – Мужиков толкай, а благородных не смей трогать! Не прикасайся! – Нешто это люди? Нешто их, чертей, проймешь добрым словом? Сидоров, сбегай-ка за Акимом Данилычем! Живо! Господа, ведь вам же плохо будет! Придет Аким Данилыч, и вам же достанется! И ты тут, Парфен?! А еще тоже слепец, святой старец! Ничего не видит, а туда же, куда и люди, не повинуется! Смирнов, запиши Парфена! – Слушаю! И пуровских прикажете записать? Вот этот самый, который щека распухши, – это пуровский! – Пуровских не записывай покуда… Пуров завтра именинник! Скворцы темной тучей поднялись над садом отца протоиерея, но Почешихин и Оптимов уже не видели их; они стояли и всё глядели вверх, стараясь понять, зачем собралась такая толпа и куда она смотрит. Показался Аким Данилыч. Что-то жуя и вытирая губы, он взревел и врезался в толпу. – Пожжаррные, приготовьсь! Рразойдитесь! Господин Оптимов, разойдитесь, ведь вам же плохо будет! Чем в газеты на порядочных людей писать разные критики, вы бы лучше сами старались вести себя посущественней! Добру-то не научат газеты! – Прошу вас не касаться гласности! – вспылил Оптимов. – Я литератор и не дозволю вам касаться гласности, хотя, по долгу гражданина, и почитаю вас, как отца и благодетеля! – Пожарные, лей! – Воды нет, ваше высокоблаародие! – Не рразговаривать! Поезжайте за водой! Живааа! – Не на чем ехать, ваше высокоблагородие. Майор на пожарных лошадях поехали ихнюю тетеньку провожать! – Разойдитесь! Сдай назад, чтоб тебя черти взяли… Съел? Запиши-ка его, чёрта! – Карандаш потерялся, ваше высокоблаародие… Толпа всё увеличивалась и увеличивалась… Бог знает, до каких бы размеров она выросла, если бы в трактире Грешкина не вздумали пробовать полученный на днях из Москвы новый орган. Заслышав «Стрелочка», толпа ахнула* и повалила к трактиру. Так никто и не узнал, почему собралась толпа, а Оптимов и Почешихин уже забыли о скворцах, истинных виновниках происшествия. Через час город был уже недвижим и тих, и виден был только один-единственный человек – это пожарный, ходивший на каланче… — 11 —
|