|
11 ноября. Благодарю Вас, Алексей Сергеевич, за Савину, т. е. за весть о ней. Я думаю, она отлично разделала бы медведицу. Но представьте мою маленькую беду! Жан Щеглов, которому я послал 2 экз. «Медведя» для Т<еатрально>-лит<ературного> комитета, сегодня пишет мне, что он по совету В. П. Буренина снес моего «Медведя» Абариновой к ее бенефису. Тон у Жана Щеглова радостный: счастливчик, мол, тебя удостоили! Боюсь, как бы не произошла неловкость. Про Савину я слыхал много хорошего, Абариновой совсем не знаю, а потому не имею причин разделять радостный тон Щеглова. В ответ на его письмо написал*, что я Савиной дал уже согласие. Пусть бедняга выпутывается. Сегодня я кончил рассказ для «Гаршинского сборника»* – словно гора с плеч. В этом рассказе я сказал свое, никому не нужное мнение о таких редких людях, как Гаршин. Накатал чуть ли не 2000 строк. Говорю много о проституции, но ничего не решаю. Отчего у Вас в газете ничего не пишут о проституции? Ведь она страшнейшее зло. Наш Соболев переулок – это рабовладельческий рынок. Завтра и послезавтра буду переписывать рассказ и еще что-нибудь делать, а потом начну строчить для «Нового времени»*. Есть сюжеты. В письмах к Щеглову я объясняюсь в нелюбви к театру*. Хочу в него вселить эту нелюбовь, а то он за кулисами совсем обабился. Глама у Корша подняла революцию. Никак не добьюсь толка: пойдет масловская пьеса* или нет? Такой кавардак, что и не глядел бы. В неделю Корш ставит по 2 новые пьесы. Видел я на днях «Крокодиловы слезы» – бездарнейшая пятиактная белиберда некоего Карпова, автора «На земской ниве», «Вольной пташки» и проч. Вся пьеса, помимо ее дубоватой наивности, сплошное вранье и клевета на жизнь. Проворовавшийся старшина берет в лапы молодого непременного члена* и хочет его женить на своей дочке, влюбленной в писаря, пишущего стихи. Перед свадьбой честный и юный землемер открывает глаза непременному члену, этот последний открывает злоупотребления, крокодил, т. е. старшина, плачет, а одна из героинь восклицает: «Итак: порок наказан, добродетель торжествует!», чем и кончается пьеса. Бррр! После спектакля встречается мне Карпов и говорит: – В этой пьесе я продернул желторотых либералов, потому она не понравилась и ее обругали… А мне наплевать! Если я когда-нибудь скажу или напишу что-нибудь подобное, то возненавидьте меня и не знайтесь со мной. Для своего будущего романа я написал строк триста о пожаре в деревне*: в усадьбе просыпаются ночью и видят зарево – впечатления, разговоры, стук босых ног о железную крышу, хлопоты… — 41 —
|