– Да, почтенная особа, – сказал доктор, высовывая голову из-под одеяла. – Особа впечатлительная, нервная, отзывчивая, такая чуткая. Мы вот с вами сейчас уснем, а она, бедная, не может спать. Ее нервы не выносят такой бурной ночи. Она сказала мне, что всю ночь напролет будет скучать и читать книжку. Бедняжка! Наверное, у ней теперь горит лампочка… – Какая лампочка? – Она сказала, что если около ее двери на окне горит лампочка, то это значит, что она не спит. – Она тебе это сказала? Тебе? – Да, мне. – В таком случае я тебя не понимаю! Ведь ежели она это тебе сказала, то значит ты счастливейший из смертных! Молодец, доктор! Молодчина! Хвалю, друг! Хоть и завидую, но хвалю! Не так, брат, за тебя рад, как за правоведа, за этого рыжего каналью! Рад, что ты ему рога наставишь! Ну, одевайся! Марш! Гришуткин, когда бывал пьян, всем говорил «ты». – Выдумываете вы, Агей Алексеич! Бог знает что, право… – застенчиво отвечал доктор. – Ну, ну… не разговаривай, доктор! Одевайся и валяй… Как, бишь, это поется в «Жизни за царя»?* И на пути любви денек срываем мы как бы цветок… Одевайся, душа моя. Да ну же! Тимоша! Доктор! Да ну же, скотина! – Извините, я вас не понимаю. – Да что же тут не понимать! Астрономия тут, что ли? Одевайся и иди к лампочке, вот и всё понятие. – Странно, что вы такого нелестного мнения об этой особе и обо мне. – Да брось ты философствовать! – рассердился Гришуткин. – Неужели ты можешь еще колебаться? Ведь это цинизм! Он долго убеждал доктора, сердился, умолял, даже становился на колени и кончил тем, что громко выбранился, плюнул и повалился в постель. Но через четверть часа вдруг вскочил и разбудил доктора. – Послушайте! Вы решительно отказываетесь идти к ней? – спросил он строго. – Ах… зачем я пойду? Какой вы беспокойный человек, Агей Алексеич! С вами ездить на вскрытие – это ужасно! – Ну так, чёрт вас возьми, я пойду к ней! Я… я не хуже какого-нибудь правоведа или бабы доктора. Пойду! Он быстро оделся и пошел к двери. Доктор вопросительно поглядел на него, как бы не понимая, потом вскочил. – Вы, полагаю, это шутите? – спросил он, загораживая Гришуткину дорогу. – Некогда мне с тобой разговаривать… Пусти! – Нет, я не пущу вас, Агей Алексеич. Ложитесь спать… Вы пьяны! – По какому это праву ты, эскулап, меня не пустишь? – По праву человека, который обязан защитить благородную женщину. Агей Алексеич, опомнитесь, что вы хотите делать! Вы старик! Вам шестьдесят семь лет! — 182 —
|