|
1/14 апреля. […] К Недзельским шли пешком через весь город, так как трамваев нет. Устали изрядно. У них застали Федорову. Она говорит, что Митрофаныч [А. М. Федоров. – М. Г.] очень беспокоился об Яне, «целую ночь не спал»! – А вы не боитесь, – спрашивает она Яна, – после вашей статьи? – Да как вам сказать, как-то я об этом не думал. Может быть, и глупо, что остался, а, может быть, они и не посмеют тронуть… […] Вечером у нас Волошин, он остался у нас ночевать (то есть в мастерской Нилуса), чтобы провести вместе весь вечер. Сидели мы в моей комнате, Нилус вышел к нам на один момент, т. к. он чувствовал себя очень уставшим, а Буковецкий совсем не пришел, вероятно, боясь, как бы Волошин не подумал, что он считает себя его знакомым. […] Ян угощает нас вином и копченой грудинкой, которую Волошин ест с большим удовольствием, – он уже голодает. Даже съедает наш пайковый гороховый хлеб, который мы не в состоянии проглотить и кусочка. Поэты просят друг друга читать стихи. Ян опять уклоняется. Волошин читает свои Кемерийские стихи. Он знает, чувствует тонко, любит свой край и все это передается слушателю. Но много стихов у него высокопарных, риторичных, пустых. Как человек, он обладает следующими особенностями: он никем не интересуется, любит монолог, часто повторяется, но, если что интересует собеседника, он охотно рассказывает и вполне удовлетворяется репликами. […] 2/15 апреля. […] Нилус начал разговор о том, что художников приглашают украсить город на первое мая. – У меня есть эскиз, как нужно украсить город. – Неужели ты будешь принимать участие в этом? – спрашивает Ян. – А почему же нет? Я нахожу, что от жизни уклоняться нельзя. А так как большевики признают науку и искусство, то этим нужно пользоваться, так как самое важное в жизни – искусство и наука, – говорит он со своей милой улыбкой. – Так значит, – замечаю я, – несправедливо, что возмущаются Горьким? – Конечно, – подхватывает Волошин, – я никогда им не возмущался… – И он опять изложил свою теорию. Он верит, что люди – настоящие ангелы, принявшие на земле вид дьявольский, а в сущности в каждом человеке сидит распятый Серафим, и он сидит во всяком, и в убийце, и даже в идиоте. А потому не нужно ни от кого отвертываться. Нужно все принимать. В мире все есть, кроме любви. Любовь принес человек. Ненависть – первый шаг к любви. Ян, слушая, едва сдерживается. Наконец, просит «оставить в покое всех серафимов». Волошин быстро переходит на то, как, по его мнению, нужно украсить город. […] — 120 —
|