|
– Расскажи про жизнь. Софья Матвеевна вдруг запнулась и совсем стала в тупик. – Ничего я тут не умею сказать-с, – промолвила она чуть не плача, – да и не поняла я почти ничего-с. – Врешь, – не могла совсем ничего не понять. – Про одну черноволосую знатную даму долго рассказывали-с, – покраснела ужасно Софья Матвеевна, заметив, впрочем, белокурые волосы Варвары Петровны и совершенное несходство ее с «брюнеткой». – Черноволосую? Что же именно? Ну говори! – О том, как эта знатная дама уж очень были в них влюблены-с, во всю жизнь, двадцать целых лет; но всё не смели открыться и стыдились пред ними, потому что уж очень были полны-с… – Дурак! – задумчиво, но решительно отрезала Варвара Петровна. Софья Матвеевна совсем уже плакала. – Ничего я тут не умею хорошо рассказать, потому сама в большом страхе за них была и понять не могла, так как они такие умные люди… – Об уме его не такой вороне, как ты, судить. Руку предлагал? Рассказчица затрепетала. – Влюбился в тебя? Говори! Предлагал тебе руку? – прикрикнула Варвара Петровна. – Почти что так оно было-с, – всплакнула она. – Только я всё это за ничто приняла, по их болезни, – прибавила она твердо, подымая глаза. – Как тебя зовут: имя-отчество? – Софья Матвеевна-с. – Ну так знай ты, Софья Матвеевна, что это самый дрянной, самый пустой человечишко… Господи, господи! За негодяйку меня почитаешь? Та выпучила глаза. – За негодяйку, за тиранку? Его жизнь сгубившую? – Как же это можно-с, когда вы сами плачете-с? У Варвары Петровны действительно стояли слезы в глазах. – Ну садись, садись, не пугайся. Посмотри мне еще раз в глаза, прямо; чего закраснелась? Даша, поди сюда, смотри на нее: как ты думаешь, у ней сердце чистое?.. И к удивлению, а может, еще к большему страху Софьи Матвеевны, она вдруг потрепала ее по щеке. – Жаль только, что дура. Не по летам дура. Хорошо, милая, я тобою займусь. Вижу, что всё это вздор. Живи пока подле, квартиру тебе наймут, а от меня тебе стол и всё… пока спрошу. Софья Матвеевна заикнулась было в испуге, что ей надо спешить. – Некуда тебе спешить. Книги твои все покупаю, а ты сиди здесь. Молчи, без отговорок. Ведь если б я не приехала, ты бы всё равно его не оставила? – Ни за что бы их я не оставила-с, – тихо и твердо промолвила Софья Матвеевна, утирая глаза. Доктора Зальцфиша привезли уже поздно ночью. Это был весьма почтенный старичок и довольно опытный практик, недавно потерявший у нас, вследствие какой-то амбициозной ссоры с своим начальством, свое служебное место. Варвара Петровна в тот же миг изо всех сил начала ему «протежировать». Он осмотрел больного внимательно, расспросил и осторожно объявил Варваре Петровне, что состояние «страждущего» весьма сомнительно, вследствие происшедшего осложнения болезни, и что надо ожидать «всего даже худшего». Варвара Петровна, в двадцать лет отвыкшая даже от мысли о чем-нибудь серьезном и решительном во всем, что исходило лично от Степана Трофимовича, была глубоко потрясена, даже побледнела: — 421 —
|