|
О, человече! Был ты глуп – Теперь лежит пред нами труп. Покойся, милый прах, до радостного утра, Пока червяк не сел твое все нутро. Остроумные экспромты известного поэта доставляли ему в свое время множество врагов». * * *Выше я сказал, что прочел эти два анекдота с ужасом. Действительно – вдумайтесь в смысл всей этой полуграмотной чепухи: вплетает ли она новые лавры в чудесные венки, которыми увенчаны оба «известных покойника». И прочтя эти бессмысленные строки, я, по ассоциации, призадумался над своей будущей судьбой. Действительно: вчера в одной из газет перед моим именем я впервые увидел пряное, щекочущее слово: «известный». Странное слово… Странное ощущение… Итак – я «известный».. Неужели? Я человек по характеру очень скромный, и никогда не думал о себе этого… Ну – пишу. Ну – читают. Но чтобы все это было до такой степени – вот уж не представлял себе! И тут же я понял – какую громадную ответственность налагает на меня это слово. – Действительно – когда я был неизвестный – пиши как хочешь, о чем хочешь и когда хочешь, ешь, как все люди едят, ходи в толпе, толкаясь, как и другие толкаются, и если на твоем пути завязалась между двумя прохожими драка, – ты можешь остановиться, полюбоваться на эту драку или даже, в зависимости от темперамента – принять в ней деятельное участие, защищая угнетенную, по твоему мнению, сторону. А в новом положении с титулом – «известный» попробуй-ка! Когда ешь – все смотрят тебе в рот. Вместо большого куска откусываешь маленький кусочек, мизинец отставляешь, стараясь держать руку изящнее, и косточки от цыпленка уже не выплевываешь беззаботно на край тарелки (скажут – некрасиво), а, давясь, жуешь и проглатываешь, как какой-нибудь оголодавший сеттер. Съешь лишний кусок – все глазеющие скажут – обжора. Покажешься под руку со знакомой барышней – развратник. Заступишься в уличной драке за угнетенного – все закричат: буян, драчун! («Наверное, пьян был!.. Вот они, культурные писатели… А еще известный! Нет, Добролюбов, Белинский и Писарев в драку бы не полезли»). И, благодаря этому, столько народа, заслуживающего быть битым, остается не битым, что нравы грубеют, и жизнь делается еще тяжелее. Наибольшая же трагедия – это те анекдоты о моем уме, находчивости и сообразительности, которые будут рассказываться и приводиться в газетах (отделе «смесь») после моей смерти… Воображаю: «Известный (раз другие писали, могу же и я написать?) писатель Аркадий Аверченко отличался дьявольской сообразительностью и находчивостью. — 166 —
|