– Здравствуйте, Александр Аркадьич! Меньшикову очень хотелось, чтобы Столыпин, хотя бы по случаю юбилея, пожал ему руку. Но старый, усталый мозг не знал – как это сделать? Постояв минут десять у стола Столыпина, Меньшиков пустился на хитрость: – А вы знаете – через три минуты будет дождь… – Вечно ты, брат, чепуху выдумываешь, – проворчал Столыпин. – Ей-богу. Хотите пари держать? Простодушный Столыпин попался на эту удочку. – Да ведь проиграешь, старая крыса? Однако руку протянул. Меньшиков с наслаждением долго мял столыпинскую руку. Когда Столыпин вырвал ее, Меньшиков хихикнул и, довольный, сказал: – Спасибо за то, что поздравили! * * *Потом Меньшиков ушел из редакции и долго бродил по улицам, подслушивая, что говорит народ о его юбилее. Никто ничего не говорил. Только в трамвае Меньшиков увидел одного человека, читавшего «Новое Время». Подсел к нему и, хлопнув по своей статье, радостно засмеялся. – Что вы думаете об этой штуке? Читавший сказал что он думает. Меньшиков вышел из трамвая и долго шел без цели, бормоча про себя: – Сам ты старый болван! Туда же – в критику пускается. * * *Вечером сидел у кухарки на кухне и рассказывал: – Устал я за день от всего этого шума, поздравлений, почестей… Начиная от швейцаров – до Столыпина – все, как один человек. А Столыпин… чудак, право… Схватил руку, трясет ее, трясет, пожимает – смех, да и только! Старик тоже – увидел меня, говорит: что нужно – проси! Отведи в уголок и проси. Ей-богу, не вру! Хочешь, говорит, надбавить – надбавлю. Публика тоже… В трамваях тоже… Обсуждают статью. * * *Ночью он долго плакал. Робинзоны*Когда корабль тонул, спаслись только двое: Павел Нарымский – интеллигент. Пров Иванович Акациев – бывший шпик… Раздевшись догола, оба спрыгнули с тонувшего корабля и быстро заработали руками по направлению к далекому берегу. Пров доплыл первым. Он вылез на скалистый берег, подождал Нарымского и, когда тот, задыхаясь, стал вскарабкиваться по мокрым камням, строго спросил его: – Ваш паспорт! Голый Нарымский развел мокрыми руками: – Нету паспорта. Потонул. Акациев нахмурился: – В таком случае я буду принужден… Нарымский ехидно улыбнулся. – Ага… Некуда! Пров зачесал затылок, застонал от тоски и бессилия и потом молча, голый и грустный, побрел в глубь острова. Понемногу Нарымский стал устраиваться. Собрал на берегу выброшенные бурей обломки и некоторые вещи с корабля и стал устраивать из обломков – дом. — 31 —
|