|
– Ах ты свинтус этакий! Эх ты собака! Как возмужал!.. Ка-кой сделался знаменитый! Боюсь, что ты всех тут с ума сведешь!.. У меня остановишься? – Нет, в гостинице, – пожимая руку Перекусалова, ответил Бондарев. – У тебя жена, дети, и я боюсь стеснить тебя. Приезжай вечером с женой на лекцию. – Он еще приглашает! Не только я буду, но и инспектор народных училищ Хромов, и Федосей Иванович Коготь, и член управы Стамякин!! И жена Стамякина будет – прехорошенькое создание! Туземная царица красоты! Увидишь – влюбишь ся в нее, как собака. Вечером после лекции ко мне отправимся – отпразднуем приезд, как это говорится, – столичной звезды! Ах, как я тебя люблю и всегда любил, милый Бондарь! – Ты уже… обедал? – спросил Бондарев. – А что? Нет, брат… на дорогу посошок выпил – перед встречей-то. Едем сейчас в отель Редькина. Там уж и пообедаем. Вечером, читая лекцию, Бондарев видел в первом ряду сияющего, торжественного Перекусалова, рядом с ним краснолицего мясистого человека, оказавшегося, как потом выяснилось, обладателем фамилии Коготь, а еще дальше – маленького хилого Стамякина с женой, которая действительно была на редкость красивой, интересной женщиной. Все эти люди неистово аплодировали Бондареву, радостно шумели, а Стамякин даже втайне гордился, что близко знаком с Перекусаловым, который в таких дружеских отношениях со столь известным литератором… После лекции все поехали к Перекусалову ужинать. IIСначала гости дичились Бондарева и жались по углам, но когда он рассказал два-три смешных анекдота и какой-то пикантный петербургский случай – все оттаяли. Обильный ужин, украшенный десятком бутылок с различными этикетками и разнообразным содержимым, окончательно сломал лед. Все зашевелились, оживились. Бондарев, сидя рядом с обаятельной Стамякиной, не сводил с нее глаз, подливал ей вина и без умолку рассказывал о Петербурге, о себе, сообщал тысячу смешных, забавных вещей, отчего Стамякина, красиво усмехаясь, придвигалась незаметно к Бондареву ближе и изредка бросала на него из-под трепещущих ресниц сладкий, доходивший до самого сердца взгляд. – Да ведь она прелестна, – думал Бондарев, оглядывая ее. – Хорошо бы увезти ее в Питер… Фурор бы… Пили много, но никто, кроме хилого маленького Стамякина, не пьянел. Инспектор Хромов, сидевший сбоку Бондарева, бросал на него восторженные взгляды и все подстерегал удобный случай, чтобы вступить в разговор. Подстерег. И спросил робко, тронув литератора за рукав: — 270 —
|