|
– Вы зачем, черт вас забери, мою собаку дразните? – послышался около него сердитый голос, и вышедший из магазина офицер сурово поглядел на растерявшегося Слякина. – Я хотел собачку…. домой отвести… согреть. – Ха-ха! – грубо расхохотался офицер. – У вас губа не дура. Породистого сторублевого водолаза взять домой! В участок бы вас свести нужно, а не домой!.. Неро, ici! * * *А волны озабоченных равнодушных людей, по прежнему, неслись куда то вдаль, заменяемые все новыми и новыми волнами… Шагая по улице, Слякин, закутанный в теплый воротник пальто, грустно думал: – Втер воет, и в степи теперь страшно, как будто тысячи разбушевавшихся дьяволов справляют свой праздник… Плохо в это время путнику, которого застигает в пути непогода… Ветер, забираясь в прорехи его жалкого платья, будет леденящим дыханием морозить несчастного, и вой далеких волков, чующих скорую поживу, зазвучит ему похоронной песней. И он идет, пешком, утопая по колена в снегу, так как несчастному не на что было нанять бойкую неутомимую лошадку… И он идет, сгорбившись, пытаясь закутаться в плохо греющий воротник, молча, без единого звука… Слякин смахнул непрошеную слезу и свернул в малолюдный переулок. Мимо него прошел, сгорбившись, пытаясь закутаться в воротник пальто, неизвестный человек. Сердце Слякина сжалось. – Послушайте… эй! Путник! Обождите. Он догнал прохожего и, молча, сунул ему в руку три рубля. Прохожий остановился поднял из воротника изумленное лицо и поглядел на Слякина. – Это… что значит? – Это вам, путник. Дорога вам, я знаю, предстоит дальняя, а лошадок нанять не на что. Не благодарите! Чем могу, помог. А в поле будто тысячи разбушевавшихся дьяволов празднуют… – Да как вы смеете! – взревел прохожий. – Да вы знаете, кто я? Да я вас в 24 часа… Этакая наглость! Его щегольская шинель распахнулась и на груди блеснуло золотое шитье и несколько искрящихся при свете фонаря орденов. – Извините… – пролепетал Слякин. – Безобразник! С каких пор успел нарезаться!.. Проходите! * * *Ветер все крепчал. Декабрь давал себя знать, и Слякин, выйдя снова на многолюдную, широкую улицу, печально размышлял: – А сколько детей, этих – по выражению поэта– цветов жизни, бродят сейчас по улице, рассматривая выставленные в роскошных витринах вкусные вещи, которые, увы – не для них… Не для этих пасынков на-жизненном пиру. Горло его перехватило от слез и сердце сжалось. У роскошной витрины кондитерской стояла девочка и жадно рассматривала выставленные торты и конфекты. — 158 —
|