|
Во время разразившегося скандала барон случайно оказался в Данциге. Он вкладывал деньги в довольно рискованный банк, ссужающий займами поставщиков санитарного оборудования. Первые газовые фонари уже начали свой победный марш в Германии, как и ватерклозеты и водопровод — теперь трубы проводили до самых верхних этажей зданий. Вся эта деятельность уже через несколько десятилетий приняла характер гигиенической революции, сопровождаемой аплодисментами всей Европы. О событии, приведшем в волнение город, ему рассказал его деловой партнер. Может быть, потому, что и сам он постоянно сражался с судами по поводу патентов и благодаря этому был прекрасно осведомлен о чудовищной коррупции, он запомнил этот рассказ. Он был убежден, что и в этом cause celebre[28] с какой-то уличной девчонкой не все так просто. История эта не выходила у него из головы. Он вспоминал о ней с регулярностью, свидетельствующей о каких-то глубоких к тому причинах. На него произвел впечатление несомненный элемент трагедии, присутствующий во всей этой истории: бедность против богатства, отчаяние против власти, двойная месть, и как венец всему победа Зла, потому что власть всегда права. Случайно он остановился в гостинице, где все и произошло. Ему показали комнату, где девушка напала на своего клиента. На полу еще были видны пятна крови. Хозяин доверительно сообщил, что девушка невиновна — она отомстила за свое поругание. Вскоре он уехал в Баварию, где фирма занималась крупным проектом водоснабжения. Прошло почти два года, прежде чем он вернулся в Данциг. Его беспокоило и удивляло, что он не мог забыть эту историю с девушкой. Под предлогом того, что фирма собирается вложить деньги в производство прядильных станков, а, значит, в какой-то степени и в содержание заключенных женщин, ему удалось раздобыть разрешение на посещение тюрьмы. Он предложил начальнику тюрьмы проект улучшения санитарных условий, дабы уменьшить позорную смертность среди узниц, но на самом деле ему было очень важно лично осмотреть заведение. Его провели по территории; он увидел фабрику, где женщины, прикованные к станкам, работали по шестнадцать часов в сутки, место для еды, тюремную капеллу, склады и, наконец, так называемые спальные помещения, куда узниц запирали на ночь, как в склеп для заживо мертвых. Он даже не нуждался в том, чтобы ее показали — он уже знал, что это она. В первом письме начальнику тюрьмы, первом в долгой цепи попыток вырвать ее из лап смерти, он писал: «Девушка даже не осуждена; обвинение в бродяжничестве ничем нельзя подтвердить, а что касается ее профессии, то никому еще не удавалось отвратить девушку от этого горького пути, заставляя ее работать насильно». — 115 —
|