|
Еще менее украшают Петра его безвкусные и злые подшучивания над церковью. Причем если в остальных его поступках, даже порой жестоких, можно отыскать если не оправдание, то хотя бы логику, здесь ее искать, кажется, бессмысленно. Еще в юности начатая им игра в «сумасброднейший, всешутейший и всепьянейший собор», который долго возглавлял его первый учитель Никита Зотов, носивший звание князя-папы, продолжалась и в зрелые годы. Князь-папа предводительствовал конклавом из двенадцати кардиналов – самых отъявленных пьяниц и обжор, с огромным штатом таких же епископов, архимандритов и других духовных чинов. Сам Петр носил в этом соборе сан протодьякона и лично сочинил для собора устав и регламент, продуманный до мельчайших деталей. Слово «папа», взятое из арсенала католической церкви, вовсе не означало, что Петр решил поиздеваться над католиками: это было издевательством над церковью вообще, в том числе и над родной, православной. Нередко случалось, что вся эта пьяная шутовская толпа человек в двести с Петром во главе всю ночь громко гуляла по Москве, а позже в Петербурге, врывалась в чужие дома во время священного для православных Великого поста с требованием кормить и поить незваную хулиганскую ватагу. Никто из историков даже не пытается найти какое-либо удовлетворительное объяснение этому странному поведению Петра. Ясно, что церковь не одобряла многое из того, что делал Петр, но по-настоящему никогда не вступала с ним в борьбу. Современники чаще упрекали официальную церковь как раз за малодушие, а не за сопротивление реформам, утверждали, что патриарх «живет из куска, спать бы ему да есть». Трудно объяснить поведение Петра и недостатками воспитания. Если и было у него какое-то упорядоченное воспитание, то именно церковное, он и в зрелом возрасте помнил наизусть Евангелие. Петр не был атеистом, периодически молился в храме и стоял службу, искренне сожалел о безграмотности русского духовенства, считал, что здесь многое нужно сделать. Таким образом, если он и мог испытывать какое-то негативное отношение к религиозным воззрениям, то разве что к староверам, популярным в стрелецкой среде, но никак не к официальной русской церкви. Не было это и обычным балагурством, свойственным иногда даже глубоко верующим русским. Иностранцы, например, не раз отмечали и тогда, и много времени спустя, что русские в целом богобоязненны, но любят подшутить над своими попами, их страстью к вину и обжорству. Можно было бы все петровские выходки списать на это, но вот беда – злая шутка затянулась на десятилетия. — 120 —
|