|
«— А я бы другую метафору для Петра придумал. Герб. Два скрещенных топора, один плотницкий, другой палаческий. — Виталий Викентьевич, профессор нарочно заводит вас, — сказал Сергей. — Кого ещё нам любить в русской истории, если не Петра? — Логично, — сказал Гераскин. — Нам бы ещё одного, двух таких, как Петр... — Нет уж, увольте, хватит, — сказал профессор. — Пожить бы без вождей, царей и идей. — Учитель признался, что ничего плохого в монархизме не видит... человеческий пример Петра, пример того, сколько может успеть за свою жизнь правитель, какие горы своротить, когда у него есть светлая цель. Феномен Петра заключается в его воле». Но и воля, но словам Молочкова, не помогла царю победить взяточничество: « Безнадёжность озлобляла Петра, он должен был уничтожать эту пакость, не может того быть, чтобы не отыскать честного человека. Вешал, на кол сажал, видел, что проку нет, порок был то ли в механизме государственном, то ли в устройстве русской жизни, найти не мог». Итог подвел профессор: « В России, как воровали при Петре, как брали, так и берут. Может, больше». — «Много больше», — подтвердил чиновник. Интересны штрихи к портрету Петра. Хотя бы о знаменитой дубинке. Оказывается, царь чаще ходил с тростью. Лёгкой, из пальмового дерева. На её гранях блестели медные шляпки гвоздей, рядом стояли надписи. Гвозди отмечали размеры, надписи поясняли: аршин русский, английский, датский, страсбургский, шведский. Трость служила для замеров на верфях и стройках. Но Пётр ходил и с дубинкой и даже убил ей солдата, вытащившего слиток меди из сгоревшего дома. Гранин не скрывает «жесточь» Петра, но устами Молочкова пытается его оправдать. Учитель говорит о травме детства, ведь на глазах маленького Петра стрельцы сбросили на пики близких ему людей. Ссылается на жестокость века — европейцы тоже были жестоки. И неожиданно заключает: «Наверное, то была не жестокость, Петр не получал наслаждения от своих расправ, но удержаться не мог, над ним ничего не было — ни закона, ни обычаев, ни уважения к человеку. Рабы. Все кругом рабским духом пропитаны. Способствовало и чувство... превосходства гения, знающего себе цену». При строительстве Петербурга учитель признаёт безразличие царя к судьбам согнанных мужиков и тут же добавляет: «Строился ли Петербург на костях — расхожее это выражение, однако не подкреплено фактами. Сколько погибло за годы строительства — нет данных. Учёта не велось... Каких-либо сведений о бунтах, недовольствах нет. Не было и массового бегства строителей. Царь строго спрашивал за эпидемии, за смертность. Сделали для работников госпитали, приюты увечным». — 406 —
|