|
Заруцкий вполне мог увлечь Марину. Он был хорош собой, рослый и статный, умен, энергичен и смел. Правда, он не родился дворянином, но царик пожаловал ему чин боярина. А пожалования самозванцев тогда принимали всерьёз. Заруцкий был неграмотный, но это не мешало руководить на поле боя, выступать в совете и иметь манеры шляхтича. Кроме украинского, он свободно владел русским, польским и татарским. В моральном плане Заруцкий был беспринципный честолюбец, но Марину это как раз не смущало, ведь не меньшими честолюбцами были её отец, мужья и друг—Ян Сапега. Один поляк писал о Заруцком: «Сей бысть не нехрабр, но сердцем лют и нравом лукав». Ещё определеннее Жолкевский: «...ему доставало сердца и смысла на всё, особенно, ежели предстояло сделать что-либо злое... ежели нужно было кого взять, убить или утопить, исполнял это с довольно великим старанием». Но этот негодяй до конца был с Мариной. Что двигало Заруцким — любовь или расчёт? Скорее всё же расчёт. Атаман был болезненно самолюбив — за непослушание он натравил гусар Ружинского на донцов, и две тысячи казаков были уничтожены, он же ушёл от карьеры у Жолкевского потому, что гетман ставил боярина Салтыкова выше храброго хлопа[84]. И в дальнейшем он шел на всё ради власти. Марина была царица: её венчал на царство московский патриарх, и ей присягнули думские чины. Её сын, даже для тех, кто считал отца самозванцем, был царской крови. Заруцкий верил, что вместе с Мариной он достигнет престола и станет правителем, а потом державным супругом. На случай царского брака он заставил свою жену постричься и уйти в монастырь. Нельзя исключить и влюбленность атамана. Марина умела пленять, её любили оба самозванца и, судя по всему, ей был увлечен Сапега. И всё же не любовь, а честолюбие, окрыляло Заруцкого. Смерть самозванца не пошла на пользу полякам. В России больше не было причин для раскола, зато возросли претензии к Сигизмунду. Он не отпускал Владислава в Москву и не давал согласие на его крещение в православие, раздавал земельные пожалования и чины, словно был российским государем, и явно собирался им быть. Выразителями возмущения стали патриарх Гермоген в Москве и Прокопий Петрович Ляпунов в Рязани. Патриарх объявил торжественно, что Владиславу не царствовать, «если не крестится в пашу веру и не вышлет всех ляхов из Державы Московской». Вождь рязанских дворян Ляпунов воодушевил письмами калужан, туляков, нижегородцев, жителей Замосковных и Украинных городов. Решили забыть прежние распри и «стояти заодин» против Сигизмунда за православную веру и православного государя. — 152 —
|