Мифы и факты русской истории

«Скопин очень теснил наших построением укреплений, отрезывал им привоз съестных припасов, а в особенности тем, кои с Сапегой стояли под Троицей. Они несколько раз покушались под Колязиным монастырем и при Александровской слободе, но прикрываемый укреплениями, Скопин отражал их, избегая сражения, и стеснял их сими укреплениями, которые были наподобие отдельных укреплений или замков, каковой хитрости Москвитян научил Шум [Зомме]. Ибо в поле наши были им страшны; за этими же укреплениями, с которыми наши не знали что делать, Москвитяне были совершенно безопасны; делая беспрестанно из них вылазки на фуражиров, не давали нашим ни куда выходить».

Князь Михаил проявил себя и как тактик. Видекинд пишет, что Скопин «отличался осторожностью в своих планах, отлично умел укреплять лагерь и строить перед ним частоколы из острых кольев, которых для этого он возил с собой 2 тысячи». Идею строить земляные укрепления в поле для защиты от сильной конницы Скопин заимствовал у голландского полководца Морица Оранского (учителя Делагарди), но усовершенствовал — дополнил переносным частоколом, и острожки собирали прямо на глазах. Он впервые в России, начал создавать войско «нового строя», вооруженное современным оружием[72] и обученное европейской тактике. С помощью Кристера Зомме князь Михаил обучал крепких северных ратников и немалого достиг, но дело не довершил — оборвалась его жизнь. Без Скопина всё рассыпалось под Клушином — не помог ни численный перевес русских и шведов, ни талант Делагарди. История не знает сослагательного наклонения, но можно не сомневаться, что, останься Скопин жив, королю Сигизмунду пришлось бы снять осаду Смоленска и бесславно вернуться в Польшу.

Князь Михаил заболел и умер после пира на крестинах у Ивана Воротынского. Химический анализ его останков свидетельствует, что он не был отравлен «металлическим» ядом. Писатель Куклин утверждает, что князь «сгорел не то с перепоя, не то от пережора во время бесчисленных застолий». Кроме этой оскорбительной версии, Куклин допускает версию заговора, где делится откровением, что последний пир Скопина «велся вовсе не в доме брата царского Дмитрия Ивановича, а в палатах князя В. Долгорукова — того самого русского вельможи, что входил в кружок тайных католиков Руси». Значит, «если Михаил Васильевич и действительно был умерщвлен, а не умер от перепоя и пережора, то совершено это было либо руками, либо людьми князя Владимира Долгорукова».

Этот пример показывает, какими приёмами создается новая мифология (или антимифология). Ведь читатель может поверить, что Скопин был обжорой и пьяницей и что Куклин не только опроверг им же изобретенную версию, что Скопин пировал у Дмитрия Шуйского, но раскопал, что пир был в доме тайного католика Долгорукова. Между тем во всех источниках указано, что пир проходил в доме у князя Ивана Воротынского. Нет данных и о переходе в католичество Владимира Долгорукова и других бояр (тех же Романовых). Роман Куклина «Великая Смута» рассмотрен здесь потому, что он может вызвать доверие у читателей, не изучавших Смутное время. По непонятной причине роман получил в 2003 г. благословение Московской Патриархии, а в 2005 г. — премию имени Льва Толстого Союза писателей России. Но эти отличия не делают произведение Куклина более правдивым, и вряд ли русской истории нужен второй Виктор Суворов, обращенный в XVII в.