|
Был город. Было Скорнищево. Был Ожск. Были. Живые, кто остались, ушли — в лесистые верховья припавших к Оке речек — Истьи, Тысьи, Раки, Плетенки, Вожи. Борисов-Глебов. Перевитск. Нет живых. Сытые вороны смотрят с обугленных венцов теремов и избушек. Серые тени мелькают по пожарищам. Мертвая земля. Только и знать, что не все полегли — навьи трапезы на снегу. Пеплом посыпанная поминальная снедь да короба с зерном. В Любичах первый раз попытали дареную Велесову силу. Попробовали поднимать мёртвых. Слова дались легко, словно нашептывал кто. Тяжелее было смотреть на то, как отрываются от снега, с хрустом, с мясом, тела стариков, детей, жен. Как бредут одеревенело, как глядят в пустоту заледеневшими глазами. Как цепляются мёртвые дети за мёртвых матерей, жёны — за мужей, словно и сейчас помня себя — мутно, сквозь смертный сон, но помня… И на то, как они падают наземь при первых лучах рассвета. Былью обернулись старые сказы. Солнце убивало поднятых мертвецов. Без толку потрачены чьи-то непрожитые жизни, зачерпнутые в Велесовом котле, впустую. Умруны[203] повалились колодами на розовый утренний снег. А они, навьи, мертвецкие пастухи, попятились в лесную тень от жгучих лучей, заслоняясь пятернями. Попутчиков-Мирятичей трясло, как листы на осине. — Ну что, не раздумали с нами-то? — переспросил Коловрат, зажмурился, оскалил зубы по-волчьи на утренний свет, что ныне резал глаза ярче полуденного. Девятко переглянулся с Пестром и Налистом — и все трое дружно затрясли головами. — Глядите, — только и проронил воевода. От солнца укрылись в овраге, обросшем мохнатыми старыми елями. Охотники-вятичи разложили костерок, грелись. — Чурыня, — окликнул Догада. — А у тебя только батя певец был или и сам? — Да вроде Хозяин тем не обидел… — Так спой чего, что ли… Последние ночи слышали они разве что пение волков, перекликающихся над сожженными городами. Вот про волка и споёт… Чурыня вдохнул морозный воздух. Песню пропой мне, волк-одинец, Зеленоглазый мой брат, В час, когда туч пробивая свинец, Зимние звезды горят. Спой мне, что горе с тоской не навек, Кончится время беды. Спой мне, что скоро окрасят снег Крови свежей следы. Капает с белых клыков слюна, В ноздри бьет страх чужака. Кто говорит, будто кровь солона? Врете — она сладка! …Русскую землю укрыли снега, Саван метели ей ткут, Месяц острит молодые рога, Холод предутренний лют. В небе сквозь тучи звезда-студенец Светом багровым сверкнет… Песню печальную волк-одинец — 85 —
|