|
Пигалица. Вылетела, маленьким взъерошенным вихрем пролетела по залитому кровью двору, уткнулась в колени поднятой. — Мамка, я ж знала, знала, что ты живая… ты чего молчала? Я тебя зову, плачу, а ты молчишь! Злая мамка… мамка, а я знала, я знала… Поднятая медленно опустила к ней лицо с ледяными глазами. Приподняла колоды рук — словно обнять потянулась. Уронила. Застыла неподвижно над уткнувшейся в ее поневу захлебывающейся в слезах девчонкой. Сам не помнил, как соскочил с коня. На неверных ногах прошел по двору, присел на корточки. — Эй, малая… Оглянулась через плечо: — Ты, дядька, кто? Ты страшный… Чурыня приподнял левый ус в обычной своей полуулыбке: — Я не всем страшный. Я только тем, косоглазым, что к вам наезжали, страшный… Слова плавились и слипались от натуги. Благо Верешко, увидев девчонку, враз отпустил поднятых, те попадали, не успев подняться, и малая их не заметила. А ему теперь приходилось, выворачивая наизнанку Навье слово, держать на ногах только одну поднятую, не дозволяя встать остальным. Хватит с пигалицы и «мамки»… — Слышь, малая, матушке твоей нездоровится. Не докучала б ты ей. Поди лучше сюда. Девчонка посмотрела на него — и уставилась в стылое лицо поднятой. О, неладо! Чурыня медленно кивнул девчонке мёртвой головой матери. Хотел было приказать поднятой улыбнуться, — но представил, что может из этого выйти, и не стал. А малая успокоилась. Протянула ему руки. Он принял ее осторожно, словно до краев налитый бочонок медовухи. — Ты, дядька, сам хворый, — озаботилась малая. — Жаркий, как печка. Разве? — Да нет, малая. Я просто… слыхала, говорят про людей — «горячий»? Девочка серьезно кивнула, глядя ему в лицо. Благо, что не на поднятую. Но отпускать пока нельзя. Не годится, коли малая увидит, как мать пластом валится наземь. — Вот, я такой и есть. Горячий. Тебя звать как? — Ранькой кликали… — А меня Чурыней. А вон того дядьку — Верешком. Сейчас он тебя возьмет и свезет к добрым людям. Роман уже протягивал шубу — не иначе, у мертвяка какого разжился, да и ладно — покойнику без надобности, а малой не помешает. — Чего я-то?! — шепотом взбунтовался Верешко. — Вон жив… Чурыня полыхнул на него глазами, и Коловратов гридень поправился на ходу: — …Сторонникам отдай. У них лучше выйдет. — А в том лесу ночью добрых людей, — с нажимом выговорил Чурыня, — за версту те сторонники почуют? Или ты? Вот и езжай. И увидев, что Верешко открывает рот, рыкнул совсем уж по-волчьи, мимо воли подпустив в голос звук Навьего слова: — 82 —
|