|
Религия, военное дело, экономика, Северная Пальмира, задыхающаяся в гнилых испарениях финских болот… Да разве об этом следует говорить в первую очередь? «Начало славных дней Петра мрачили мятежи и казни». Разве не он настежь распахнул окошко, и живительный сквозняк, повеявший с благословенного Запада, выдул без остатка затхлый воздух Московского царства из приземистых теремов? Разве не царь Петр, не щадя живота своего, попытался привить к российскому дичку пышную розу западноевропейской культуры? Ведь он же хотел как лучше — рубя головы, рукосуйничая и обривая упрямых бояр, он всемерно смотрел в будущее. Разве его вина, что получилось как всегда? Разберемся. Прежде всего: никакой такой особенной «культуры» Петр из Европы не привез. Да он и не ставил перед собой такой задачи — все петровские заимствования носили сугубо технологический характер. Побольше пушек, побольше кораблей, побольше современных ружей и гранат, побольше иностранных специалистов, разбирающихся в тех же пушках, гранатах и кораблях… Внешние приметы цивилизации, вроде голландского платья, поголовного брадобрития или табакокурения, были только фоном военно-технического перевооружения российского государства. Все петровские нововведения были подобны легчайшей ряби на поверхности неподвижных российских вод; глубины народной жизни остались непотревоженными. Для чего попусту ломать копья? Французский куртуазный роман аббата Талемана — «Езда в остров любви» — увидел свет в русском переводе только в 1760 году. Это было первое переводное художественное произведение — при Петре переводились исключительно учебники по артиллерийскому и морскому делу. Заграничная учеба «птенцов гнезда Петрова», столько раз опоэтизированная в отечественных романах и кинофильмах, — вообще предмет отдельного разговора. Например, посланный учиться за рубеж В. В. Головин вспоминал об этом так: «Был нам всем смотр, а смотрел сам его царское величество и изволил определить нас по разбору на трое: первые, которые летами постарше — в службу в солдаты, средние — за море, в Голландию, для морской навигационной науки, а самых малолетних — в город Ревель, в науку». Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы оценить продуктивность такого, с позволения сказать, педагогического эксперимента. Между прочим, посланные учиться в Испанию не знали ни слова по-испански — российским педагогам петровского призыва как-то не приходило в голову, что в чужих странах разговаривают на другом языке. Да и в самом деле непонятно — оказывается, эти проклятые кафолики не разумеют по-русски. Логика негра Джима из популярного романа Марка Твена: почему этот убогий француз, если уж ему так приспичило, не может поговорить со мной по-человечески? О том, что вынесли русские школяры из лекций своих испанских учителей, история умалчивает. — 126 —
|