|
Он научил меня молиться, исповедоваться, чувствовать боль и беды других людей. С ним я связываю свое новое понимание искусства – как духовного явления. Он научил меня чувствовать, что есть место, где все печальное уходит. Это место – Церковь... Александр Сперкач: В Даниловом монастыре, где он выполнял различные ремесленные обязанности, я его время от времени навещал. Обычно довольно поздно вечером, когда он мог передохнуть от трудов. Однажды у меня с собой совершенно случайно оказался охотничий разделочный нож. Он его немедленно забрал, переточил так, что грубое простое лезвие приобрело изысканный изгиб, отполировал до блеска... Любовь к красоте и умение ее создавать были у него феноменальные. Это касалось и вещей материальных. Игумен Иов (Талац): Как‑то я приехал к нему в гости, в Данилов монастырь, а он говорит, что ему надо идти исповедовать прихожан. – Ну иди. – Только ты меня обязательно подожди! – А сколько ждать? – Часа два. Начинаю ждать. Жду час, два, три... Наконец он возвращается... через пять часов. Ну не мог он никого, даже самую разговорчивую сестру, оборвать на полуслове. Мне кажется, он сознательно жертвовал собой. Ведь духовничество – нелегкий крест. Инокиня Евфросиния (Миронова): Он не давал себе времени на отдых, на сон. Спал мало он еще в Даниловом монастыре. Когда он нес послушание ризничего, часто работал ночами, говорил что тишина, никто не мешает. Помню, как‑то у меня гостила мать Сергия из Полоцкого монастыря, и он нас приобщил к ночным трудам. Только изготовили новую раку для преподобного Георгия Даниловского и нужно было развесить лампады. Так мы до двух часов ночи трудились, пока все не было закончено. Дежурные братского корпуса часто жаловались, что отец Зосима не спит ночами, с послушания приходит поздно и еще полночи ходит по двору, молится. Уже позднее владыка говорил мне, что приучил себя спать не более пяти часов в сутки, что этого вполне достаточно для жизни. Нина Леусенко: Была большая радость для всех, когда он снова вернулся со Святой Земли в Данилов. До его отъезда я была у него на исповеди всего один раз, и вот теперь у нас установилось постоянное духовное общение. Потом случилось непоправимое горе в семье: внезапно ушел в иной мир сын без покаяния. Страшнее в жизни ничего не может быть, как хоронить своего ребенка! Мы с мужем все сорок дней утром и вечером были в монастыре на службах (сын своей смертью привел и мужа к Богу). Без веры в Бога, без батюшек монастыря мы бы могли сойти с ума в тот период. Нас все утешали, помогали нам молиться, сами молились за нашего сына, сопереживали нашему горю. — 67 —
|