Вселенские соборы

Антиникейская реакция. Отступление Константина

Императора Константина постигло разочарование. После иллюзий, что посредством вселенского собора он умиротворил церковь и свою империю, он вдруг почувствовал, что мира на самом деле нет, что его давление не принесло желанного плода. На Западе просто не ощущали ни арианской отравы, ни цены никейского противоядия. Крупный западный отец церкви Иларий Пиктавийский (Пуатье), ставший около половины IV в. епископом, пишет, что когда преемник Константина Великого сын его Констанций пришел на Запад и потребовал подчинения его арианствующей программе, то для него — Илария, как выросшего на Западе, все эти споры восточных посленикейцев были terra incognita. Ha Западе (ок. 350 г.) традиционно и без споров продолжали при крещении и проповеди употребляться прежние символы веры. «Свидетельствуюсь Богом неба и земли, — пишет Иларий, — я никогда ни того ни другого из этих выражений (т.е. ни „ex substantia“, ни „consubstantialem“) не слыхал, но мыслил всегда согласно с ними . Возрожденный в св. крещении и даже пробыв несколько лет епископом, я, однако же, услышал веру никейскую лишь тогда, когда меня отправляли в изгнание (fidem nicaenam nunquam, nisi exulaturus, audivi). Сказалась порочность одного государственного нажима, идущего против органического сознания церкви. B данном случае реакция на Константинову «победу», постепенно разрастаясь, довела на время до кажущейся полной победы арианства. Но, как увидим, с вершины этой мнимой победы ариане сами упали в ничтожество. Вот поучительная иллюстрация реальной, a не иллюзорной роли той восточной «соборности», которую мы противопоставляем силе единоличной папской непогрешимости. Путь «соборности» — это действительно массовое, органическое выяснение «данной и заданной» кафолической истины. Ни форма соборов, ни формальная законность их не дают еще сами по себе мира церкви.

Роль своего авторитета и его благую полезность Константин отлично понимал. Он не понимал лишь внутренней сложности переживаний и мук совести восточного епископата. Император‑идеолог в заключение Никейского собора произносит увещательную речь, призывающую к миру. И в качестве критерия — путеводителя для обретения истины может указать лишь на доверие в епископской среде к людям ученым: явный намек и на самого Евсевия Кесарийского, что тот c явным удовлетворением и помещает в своей «Жизни Константина» (III, 21).

Может быть, Константину и разъяснили, что богословски Евсевий потерпел крах, но Константин, ценя сговорчивость Евсевия (ведь подпись под актами собора он дал), наивно надеялся, что ученость Евсевия должна быть почитаема не только им одним, но и всеми. Этой своей светской логикой Константин бессознательно поддерживал реакцию против Никейского постановления.