|
По внешности мы не отличаемся от животных, разве только фигурой, не наклоненной, но прямой. И поэтому создавший нас заповедует нам, чтобы мы не уподоблялись скотам лучшей частью нашей, т. е. духом, чтобы мы не прилепляли духа к тому, что есть превосходного в телах: ибо искать в таковых покоя воли, значит унижать дух [27]. Так рассуждает блж. Августин о способности души к разумной жизни. Но он не ограничивается этим, а ищет доказательства участия нашего разума в разуме божественном, нашего богоподобия в идеях, или понятиях, метафизических. «Нам без всякого рассуждения известно, – говорит он, – что вечное должно быть выше временного, что добродетельный достоин награды, а порочный наказания. Это такие истины, против которых не может быть возражения; это истины высшие, независимые от мира материального и чувственного, потому что чувства говорят нам о том, что переходит, а не о том, что не переходит [28]. Когда я утверждаю, что линия может быть делима в бесконечность, то высказываю истину ясную, неизменную, потому что говорю о линиях идеальных, а не реальных, не о тех линиях, о которых дает мне знать телесное око, но о тех, которые знает каждый без всяких опытов, единственно по внутреннему представлению [29]. Возьмите тело, какое вам угодно, вы всегда можете различить в нем сторону прямую и кривую, верхнюю и нижнюю, словом, множественность. Следовательно, тела не могут дать вам идеи о единице; а для того, чтобы узнать, осуществляется ли в чувственном мире эта идея, надо, чтобы она уже была в нас. Где же вы приобрели ее, если не в вашем разуме? [30] Если же эти идеи не суть результат опыта, то откуда они? Ответ на этот вопрос был у Платона, который смотрел на идеи как на понятия, врожденные нам, и называл их «истинно сущим, вечно пребывающим, сущностью вещей, первообразами» [31] и т. п. Притом надо отличать понятия от идей. Понятия частны, а идеи всеобщи. Когда я утверждаю, что все люди желают быть мудрыми и счастливыми, что надо соблюдать справедливость и воздавать каждому свое; то неужели эти истины только я имею, а вы не могли бы и знать, если бы я не сказал вам? Нет, вы их видите, вы их можете знать и без меня; они общи всем людям [32]. Закон нравственный известен всем, и нет народа, который не знал бы его. Кто не знает, например, что надо делать правду, что совершеннейший должен быть предпочитаем менее совершенному, что преступление достойно наказания? Это истины ясные для всех без изъятия, потому что разум открывает их всем. И нечестивые судят, и часто очень хорошо, о действиях человеческих. По каким же правилам судят они, если не по тем, по которым должен жить каждый? Где написаны эти правила, если не в книге того света, который называется истиной?… Вот откуда всякий закон списывается и переносится в сердце человека, заботящегося о правде, не бесследно, но напечатлевается в нем, подобно тому как образ кольца напечатлевается на воске, не оставляя кольца [33]. — 19 —
|