Отец Силуан сам принес свое письмо — Вашей маме и сестре, и я очень рад этому. Если Господь соблаговолит дать мне скоро сил и возможность, то напишу скоро еще — отвечу на все указанные Вами в письме пункты. Относительно музыки — старец отец Силуан не только не противится, а даже сказал, что это неплохо. Так что играйте, как и до сих пор. Унылый и придавленный болезнью, я в связи с Вашим письмом оживился. Хотел успокоить Ваш ум и душу, написав Вам о том, в чем разница между Церквами, но после решительного слова старца не буду писать, в надежде, что это само собою для Вас скоро станет ясным. Простите. Преданный Вам о Господе, Ваш меньший брат недостойный иеродиакон Софроний Письмо 9. Монашество и скорби материО ранах материнского сердца. Как говорить с мамой. О решении владыки Афон, 28 октября (10 ноября) 1932 г.[200] Глубокочтимый батюшка отец Давид! Благословите. Возлюбленный о Христе брат мой, его же ми даде Бог на радость вечную любви о Господе Иисусе, мир душе Вашей и радость о Духе Святом да будет с Вами. […] Было крайней неожиданностию для меня письмо[201] от Вас из Парижа. Я не сразу открыл его; помолился. Душа покойна. Думаю, ничего плохого нет. И действительно — ничего плохого нет . Никакого греха Вы не сотворили. Вы напрасно смутились духом. Вы сочли свой поступок преступлением (с духовной, вернее, монашеской точки зрения), а моя душа радуется за Вас[202]. Вообще последнее время я много радуюсь за Вас, а раньше много скорбел. Моя душа чувствует, что Вы молитесь за меня, и я прошу Господа помиловать меня за Ваши молитвы. Дорогой отец Давид, мне приходили мысли о предстоящей Вам встрече с Вашею мамою, и я, помню, писал Вам, чтобы Вы и в переписке, и при свидании относились к ней со всякой любовью и вниманием, стараясь успокоить ее душу. Раны материнского сердца тяжки и болезненны. Нет на земле иной человеческой любви более крепкой и неизменной, чем материнская. Если мы должны стремиться к тому, чтобы успокоить всякого человека, то тем паче мы должны делать это по отношению к родителям, по заповеди Божией. Мы должны понять и ее положение. Несомненно, что Ваша мама, пожилая дама, не может жить в совершенном одиночестве. Кроме того, ее печаль увеличивается тем, что она считает Вас вступившим на неправый путь. Однако нужно постараться, чтобы она поняла и приняла , что Вам, монаху, невозможно жить с нею долго. Это коренным образом нарушает Вашу жизнь. «Монашество» не позволяет нам жить с родными. Но она и сама это сознает [203]. — 52 —
|