А примирение достигается только ценой окончательного отказа от себя самого. Христос нас потому мог примирить с Богом, что Он Свою жизнь отдал. На кресте Он смог сказать: Прости им, Отче, они не знают, что творят!. . И каждый из нас должен рано или поздно осознать, что только ценой, порой очень большой ценой мы можем заслужить прощение, и порой такой же большой ценой мы можем себя победить и одарить человека прощением, так, чтобы ничего больше не осталось между нами, кроме жертвенной, крестной взаимной любви. Но простить не обязательно значит забыть . Не в том смысле, чтобы сохранить в памяти совершенное зло, а чтобы запомнить, что в этом человеке, которого я простил, есть некоторая слабость, может быть, еще не исцеленная, которая, если ему только дать повод, может вылиться в новую обиду, новое падение. И человека, которого мы простили, мы должны оберегать от всего того в нас самих, что могло бы его привести к новому гневу, новому греху. И то же самое относится, конечно, к нам самим. Мы должны научиться познавать в себе эту слабость, которая сделала возможным с нашей стороны нанесение обиды, унижения, боли, осквернения другому человеку, и за ней следить все время, чтобы она не прорвалась новым грехом. Вот о чем говорит нам рассказ о Закхее. Дальше идет притча о мытаре и фарисее. Кто из нас посмеет сказать, что он не фарисей? Кто из нас не ведет себя внешне так, чтобы заслужить человеческое внимание и уважение, и не чувствует при этом, будто он их достоин? Кто из нас, как мытарь, дойдя до дверей храма и сознавая, что это Божий удел, что это место освященное, дом Божий, что Хозяин этого дома – Господь и Бог наш, и что ничего в этом доме не может происходить чуждого или отвратного Богу, – кто из нас остановится и подумает: я не имею права вступить в этот священный предел... ? Как легко мы входим в церковь, быстро крестясь и обращая внимание не на Бога, а на разные мелочи: покупаем свечи, кланяемся знакомым... Разве нас охватывает трепет, ужас, который должен бы нас бросить на колени со словами: "Господи, я не имею права стоять перед Твоим Лицом!". Да, мы дети Божии; да, Он нас принимает. Но то, как мы приняты любовью, нас только обязывает к большему, а не освобождает от должного. Поэтому задумаемся над этим. Когда я говорю о доме Божием, может быть, надо бы сказать и о наших встречах с людьми. Каждый человек является иконой, образом Божиим, каждый из нас – обиталище, как бы храм Святого Духа. Как мы друг ко другу относимся и физически, и в мыслях, и в чувствах, и в общем нашем поведении, и как бы в основном нашем отношении друг ко другу? Видим ли мы друг во друге святыню? Нет, конечно не видим... Но это показывает меру нашей слепоты, это показывает, как мы далеки от обладания тем, что апостол Павел называет умом Христовым : способность мыслить, как Христос, чувствовать, как Христос, видеть так, как Он видит, Его глазами, оценивать все Его меркой... Каждый человек является храмом Святого Духа, каждый человек является иконой Самого Христа, Бога Живого, и каждый человек, христианин, крещеный, причащающийся Святых Таин, является как бы воплощенным присутствием на земле, в истории, в этот наш день, Самого Христа. Ведь причащением Святых Таин мы приобщаемся и к освященному человечеству Христа, и к Его Божеству. Зачаточно, постепенно, то больше, то меньше, в зависимости от нашей греховности, мы делаемся причастниками Божественной природы . Видя человека, мы в каком-то отношении можем сказать, что мы видели Самого Христа Спасителя. Как трепетно должны были бы мы относиться к каждому отдельному человеку! Если этот человек является изуродованной иконой, оскверненной святыней, опустошенным храмом, с каким ужасом – но трепетным ужасом, не с отвращением, а именно с трепетом, – должны были бы мы к нему относиться! Вот о чем нам говорит (между прочим, конечно) притча о мытаре и фарисее. — 96 —
|