|
— Я не могу забыть, — сказала она, пронизывая его испытующим взглядом. — Я не могу об этом не думать, потому что у меня есть на это свои причины. Я хочу вам поисповедовать один грех… — Но я не священник!.. — Ну, хорошо. Просто спросить у вас про него. Хотя, между прочим, в Писании изречено: исповедуйтесь друг другу. Но я хочу у вас спросить про грех одной моей знакомой. — Может, не надо? — попросил Дионисий. — Это касается вас… — Тем более, а? — Нет, я все-таки скажу, чтобы вы знали… Он наморщил лоб, вчитываясь в страницу. Ему казалось, что так она скорее уйдет. Но он ошибся, потому что его явно деланное безразличие только еще сильней уязвляло ее. — Что бы вы сказали, если б узнали, что одна женщина, которая приходит к вам, испытывает к вам пристрастие? — Пристрастие? Зачем? — растерялся отец Дионисий. — Я бы сказал, что ей надо подыскать себе другой предмет… — Но что же ей делать? — Ей? Может быть, найти достойного человека и выйти за него замуж. — Но у нее духовное пристрастие… Понимаете, именно духовное. Ничего такого, земного… Ничего низменного… Она ищет духовного союза. Вот. Дионисию вдруг стало противно: он даже не мог понять, что именно ему отвратительнее — эти любовные признания или те словесные игры, в которые они были облечены. Но выгнать Валентину он как-то не решался. Да и потом — как можно сопротивляться человеку, который являлся спецом именно что по сопротивляющемуся материалу? А она теперь сидела молча и смотрела на него испытующим немигающим взглядом. Присутствие ее становилось все более томительным. Какой тяжелый человек! И тут Дионисий, что называется, “брякнул”, сказанул. Поюродствовал. Решил, что так ему дешевле выйдет. — Духовный союз? Что-то я о таком не слышал. Звучит как-то уж очень плотоядно. Это что — какое-то новое извращение? Или — только прелюдия к нему? И поднял на нее наивные глаза. Валентина взвилась от такого цинизма: — Ну, знаете ли… Не ожидала от вас. У вас просто нет ничего святого! — Простите, — тут же с готовностью откликнулся отец Дионисий и поднялся со стула, давая понять, что ей пора уходить. Она едва кивнула и вышла из мастерской. Он тут же о ней забыл. Сидел, вникая, медленно перелистывал страницы. Сколько времени прошло после ее ухода? Полчаса, час? И вдруг она рывком распахнула дверь, вся — ураган, мятеж, буря: — Прошу вас, раз так, верните мне все, что я вам дарила. Дионисий смотрел на нее ошеломленно, что-то тяжело соображая. Может быть, он пытался вспомнить, что же это такое она ему приносила, и — не мог. Потом вспомнил — кажется, красное расписное пасхальное яйцо на подставке, книгу святителя Игнатия Брянчанинова, вазочку с незабудками, что-то еще, ах, да, восковую свечку в виде золотой розы, рамочку для фотографии, да вот — кажется, блокнот в кожаном переплете, перьевая ручка. Вазочку, яйцо, свечку в виде розочки он кому-то подарил, рамочка висела на стене уже с фотографией старца Кукши, а блокнот, книга и ручка были в келье. — 33 —
|