Примерно по этим рецептам Валентина и обращалась с Дионисием. Во всяком случае, у нее всегда была в руках книга какого-нибудь святого отца, и она, как бы невзначай, перекладывала свою речь цитатами оттуда. Просто открывала там, где было у нее заложено, и торжественно читала. Или, наоборот, одолевала его непосильными духовными вопросами: как толковать то или иное место в Библии? Как правильно творить Иисусову молитву? Отец Дионисий ее побаивался и увиливал от этих встреч, поскольку подчас они, как настоящие экзамены, на которых можно и завалиться, требовали специальной богословской подготовки, но она всегда настигала его и преграждала путь к отступлению. Вот и сейчас она вошла с самым непререкаемым видом, с многозначительным велеречием: — В Псалтири сказано: “Избави мя от клеветы человеческия и сохраню заповеди Твоя”. Значит ли это, что пророк ставит Богу условие: если Господь не избавит от клеветы, то он и заповеди не сохранит? — Нет, — испуганно проговорил отец Дионисий, — какие еще условия? Просто оклеветанному человеку сохранить их будет уже очень трудно… Он утратит мирный дух, цельность жизни… Он углубился в чтение, давая ей понять, что она пришла не вовремя. Он занят. Но Валентина, искренне считавшая, что главное дело монаха — это человек и его спасение, произнесла: — Божия Матерь нашла и для меня здесь тихую обитель. И она рассказала, как матушка Харитина поселила ее у меня. Он кивнул. — Будем теперь с вами общаться каждый день, — непреклонно сообщила она. Дионисий обреченно вздохнул. — Я вот почему спросила у вас про клевету, догадываетесь? Про вас здесь многое говорят, отец Дионисий, только я ничему такому не верю. — Что говорят? — спросил он, отрывая взор от тетрадки с описанием технологических процессов. — Ну что говорят… Говорят всякое. Разное говорят. Не знаете? Он удивленно взглянул на нее: — Ничего я не знаю, да и пусть себе говорят. — Как это — пусть? Сам Сирах заповедовал человеку нести попечение о своем добром имени. Вам нужно что-то предпринять. — Ах, оставьте, еще преподобный Исаак Сирин учил: пейте поношения, как воду жизни. — И что же — вы даже не хотите узнать, что это за поношение? Он вяло покачал головой. — А то, что у вас в Троицке две жены и три любовницы, это как? Вот что говорят. — Да? — спросил Дионисий, опять погружаясь в чтение. — Да, — прошептала она. — Это ведь неправда, правда? Отец Дионисий усмехнулся: — Конечно, мало сказать про монаха, что у него есть жена или что у него есть любовница. Нет, надо — что две жены и три любовницы. Какая чушь, забудьте об этом. — 32 —
|