|
Исходя из этого, цель человека, по Бердяеву, - не спасение, а творчество, ибо творческий акт есть самоценность, не знающая над собой внешнего суда. Целью жизни оказывается не спасение, а творческое восхождение [95] . Такое возвеличивание человека за счет умаления онтологической реальности Спасителя и Его Церкви замыкает мысль Бердяева, претендующую на статус мысли религиозной и даже христианской, в душном пространстве ницшеанского человекобожия. Впрочем, мыслитель и сам неоднократно неосторожно высказывается о том, что человекобожество, богоборчество, демонизм являются божественным началом [96] . Удивительным однако является не то, что эти идеи могли возникнуть в сумятице пред- и постреволюционных лет, в эпоху, когда вся Россия была сорвана со своих корней и историческая Церковь переживала периоды внутренней смуты и самых жестоких гонений, а то, что они оказались столь живучими, заполнив собой катехизис нового интеллигентского сознания, воспринявшего их на веру. Недоразумением в отношении Н. Бердяева является и то, что он воспринимается многими и на Западе и в России в качестве православного моралиста. Меж тем новое религиозное сознание, которое еще в начале века виделось как "новое" по отношению к традиционному Православию и Церкви и претендовало на то, чтобы если не заменить их, то поглотить, являлось попыткой соединения некоторых, притом весьма вольно интерпретируемых, христианских начал с внехристианскими идеями. Оно утверждало, что человек нового религиозного сознания не может отречься ни от язычества, ни от христианства: "Мы зачарованы не только Голгофой, но и Олимпом, зовет и привлекает нас не только Бог страдающий, умерший на кресте, но и бог Пан, бог стихии земной… и древняя богиня Афродита" [97] . Характерно, что подобный плюрализм всегда вполне закономерно заканчивается разрывом с христианством и его культурой и, в конце концов, оборачивается борьбой с ними. В сущности, новое религиозное сознание, сулящее человечеству "новый эон" и новое "внутреннее христианство" взамен христианства исторического (церковного), есть ловушка, если не тупик. Это предельное манихейство ("мир есть зло, из него нужно уйти" [98] ), лишающее мир какой-либо ценности и предлагающее взамен Царства Божьего вымышленную землю обетованную, куда человека приводит не Дух Святой, пребывающий в Церкви, не духовный подвиг, не воцерковленная свобода, а дух прелести и своеволия. Но - увы! - и земли обетованной не дано увидеть носителям нового "небывалого" религиозного сознания. И она оказывается миражом. Бердяев как истинный экзистенциалист видел источник зла в объективации мира: вследствие грехопадения в человеческом сознании произошел раскол между субъектом познания и его объектом. Мир по отношению к человеку объективировался и распался на массу разнородных явлений; Адам увидел самого себя как бы со стороны и увидел, что он наг , и устыдился. Творчество, по Бердяеву, есть единственный путь преодоления объективации, которая представляет собой несомненное зло, грех: "объективация духа есть его искажение, самоотчуждение", между тем как субъект и объект соединяются в акте творчества, оказываясь свободными от власти "мира сего" [99] . — 75 —
|